#Буквы встретились с адвокатом народного депутата Александра Онищенко Андреем Цыганковым, который рассказал об обстоятельствах, при которых познакомился со своим клиентом, о стратегии защиты, прокомментировал заявление Онищенко о расторжении с ним адвокатских отношений, а также прояснил ситуацию с публикацией СБУ переписки якобы с его телефона и дал оценку этим доказательствам в контексте обвинения его клиента в госизмене.

16 марта НАБУ провело обыск в офисе народного депутата Александра Онищенко. В ведомстве отметили, что обыски были проведены в рамках досудебного расследования в уголовном производстве по факту злоупотребления служебным положением при реализации природного газа, добытого в рамках совместной деятельности с ОАО “Укргаздобыча”, и нанесении государству убытков на сумму 3 млрд грн.  

5 июля Верховная Рада дала согласие на привлечение к уголовной ответственности, задержание и арест Онищенко, но нардеп выехал за пределы Украины и, по его словам, на данный момент находится в Великобритании.

1 декабря СБУ обнародовала фрагменты SMS-переписки адвоката нардепа Александра Онищенко Андрея Цыганкова. В Службе безопасности заявили, что подозревают Онищенко в госизмене: по ее данным, Онищенко получил паспорт гражданина РФ и в обмен согласился на сотрудничество с российскими властями для определенной дестабилизации ситуации в Украине.

3 декабря Онищенко заявил, что Президент Украины Петр Порошенко якобы давал взятки депутатам Верховной Рады за продвижение необходимых ему инициатив.

Позже была обнародована аудиозапись разговора Онищенко с якобы народным депутатом Олесем Довгим. На записи собеседники обсуждают схему его освобождения от уголовной ответственности. Довгий, в свою очередь, подтвердил, что дважды встречался с Онищенко за рубежом. Однако, по его словам, он просто убеждал Онищенко сотрудничать со следствием, компенсировав нанесенный бюджету страны ущерб.

Между тем в НАБУ назвали заявления Онищенко о подкупе парламентариев “явкой с повинной” , сделанной в СМИ. В тот же день стало известно, что Онищенко расторг договор со своим адвокатом Андреем Цыганковым в связи с “разглашением адвокатской тайны”.

– Прокомментируйте, пожалуйста, заявление Александра Онищенко о расторжении отношений с вами как адвокатом.

– Любой клиент может в одностороннем порядке сообщить адвокату, что он расторгает с ним договорные отношения. Но адвокат должен быть уверен, что такое заявление сделал именно его клиент. И что не будут эксплуатироваться отговорки вроде “Я этого заявления не делал, Фейсбук за меня ведет секретарь” и пр. Для меня ценно, что я получил эту информацию от полномочного представителя Онищенко в Украине, моего коллеги – адвоката, потому сомнений в намерении моего клиента сделать такой шаг у меня не было. А что указано в соответствующем заявлении и заверено ли оно нотариально – поскольку на сегодня Александр Романович выстроил взаимоотношения, требующие формализации, – я смогу увидеть чуть позже. С моей точки зрения, было б логично получить от него нотариально заверенное заявление. В принципе я знаю, что у него такое намерение есть, и жду соответствующего документа. И впоследствии уведомлю его о том, что наши договорные отношения прекращены.

– Пока у вас с Онищенко есть отношения формата клиент – адвокат, вы связаны адвокатской тайной. Но когда эти отношения завершатся, смогут ли правоохранительные органы привлекать вас в качестве свидетеля по делу вашего бывшего клиента и задавать те вопросы, на которые вы, уже не являясь его адвокатом, обязаны отвечать?

– Основания пригласить меня свидетелем в этом деле у правоохранительных органов появятся. А вот не хранить адвокатскую тайну я не могу даже после расторжения договора, поскольку являюсь носителем адвокатской тайны. Я сегодня (8 декабря, – прим. ред.) в своем посте обратил внимание и думаю, что это, скорее всего, увидел и клиент, что порядок реализации адвокатской тайны, к большому сожалению, определен действующим законодательством Украины лишь в статье 22 Закона об адвокатуре и адвокатской деятельности. Объем адвокатской тайны, кто его определяет, законодательно не зафиксирован. То есть адвокатская тайна определена как “будь-яка інформація, що стала відома адвокату, помічнику адвоката, стажисту адвоката, особі, яка перебуває у трудових відносинах з адвокатом, про клієнта”. Хорошо. “А також питання, з яких клієнт (особа, якій відмовлено в укладенні договору) звертався до адвоката”.

Иными словами, есть две категории: что мне стало известно о клиенте, и что клиент мне сообщил. Информация о том, что мне стало известно о других людях, информация о том, каким образом организовывали встречи, спорно относится к этим категориям. Если предполагать, что в Фейсбуке пишет Александр Романович и основанием для расторжения договора является раскрытие мной адвокатской тайны (а мне пока еще никто – ни он, ни кто-либо другой – не сообщил о том, в какой степени, и что именно они считают разглашенной адвокатской тайной – за исключением, по их мнению, того, что мы встречались с ним в Москве), то соответственно, если в данном случае эта информация воспринимается Александром Романовичем как адвокатская тайна, значит, эту информацию сообщил он мне, и соответственно, он определил место встречи в Москве – как оно и было. Подобным заявлением он подтвердил, что организовывал встречу в Москве, поскольку в этом случае это бы не было адвокатской тайной, это было бы инициативой клиента, а не то, что мне стало известно о клиенте или от него.

Вот в этом, мне кажется, данное заявление либо сознательно, либо несознательно было направлено моим клиентом в моих интересах.

Также хочу обратить внимание на положение части четвертой…

Если претензия заключается в том, что я разгласил адвокатскую тайну, то тем самым по непонятным причинам – что, кстати, будет понятно не только мне – он дает основания как минимум кому-то трактовать, что в данном случае клиент сам снимает с меня обязанности хранить адвокатскую тайну. Хотя я так не считаю. На самом деле это есть не что иное, как непродуманное заявление со стороны клиента. Если бы в этом вопросе он тоже обратился ко мне, то это заявление было бы составлено так, чтобы не создавать проблем в первую очередь ему.

В полномочиях лица, которое сообщило мне, что Онищенко хочет расторгнуть со мной договор, я не сомневаюсь, в том, что такие намерения действительно есть, я не сомневаюсь, потому что действительно этому человеку доверяю.

– Человека, который вам это сообщил назовете?

– Это один из адвокатов, принимающих участие в деле, в той команде защиты, вместе с которой я реализовывал и, наверное, пока не получу заявление, реализую стратегию защиты.

– Какую форму должно иметь такое заявление?

– В данном случае хотелось бы получить нотариальный бланк, чтобы потом не выяснилось, что перед этим непонятно кто и как записал.

Как я написал уже сегодня, несмотря на необоснованные оскорбления и безосновательные обвинения меня в разглашении адвокатской тайны неизвестно в чем и в какой части, Александр Романович хорошо знает, что разглашение адвокатской тайны не последует и невозможно. Своим постом он дает нездоровый повод для моего преследования правоохранительными органами.

Возможно, и предыдущие их действия – не без его участия.

– Когда и при каких обстоятельствах Онищенко к вам обратился?

– Я отношусь к когорте счастливых адвокатов: я не ищу клиентов. Бережно отношусь к ним, но не ищу. За все 20 лет моей практики, начиная с 96 года, ни одного рекламного объявления, ни одного выступления в рекламных кампаниях, ни поддержания чьей-либо кампании, где я рекламировал бы себя как адвоката. Это, я считаю, большое счастье и удача. Я отношусь к тем адвокатам, которых приглашают – даже не нанимают. Обладаю правом отказаться от определенных дел либо согласиться.

Александр Романович стал клиентом намного позже, чем я начал принимать участие в этом деле. Если я начал принимать участие в этом деле в апреле-мае 2016 года, то с фигурантами дела, которые следствием отнесены к команде Онищенко, я познакомился сразу же после арестов, занимаясь вопросами противодействия их попаданию в тюрьму на значительные сроки и на необоснованные залоги. И такая защита была результативной. Я представлял порядка семи человек в судах, среди которых был, как считает следствие, партнер господина Онищенко – господин Постный. И в отношении двух из них – Рябошапки и Постного – эта защита была очень результативна.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Луценко сообщил о существовании “нескольких тонн доказательств” против нардепа Онищенко

Вместо того чтобы получить залог полтора миллиарда гривен, был получен залог полтора миллиона. Он был внесен, и лишь после беспрецедентного давления и беспрецедентного воздействия НАБУ люди были забраны из СИЗО, и им были инкриминированы новые статьи. Кстати, по своему клиенту я этот залог вернул. Вносил его непосредственно я, своими деньгами, предоставив все справки из налоговых инспекций о том, что могу обеспечить доход полтора миллиона гривен залога клиенту, который в последующем также отказался от моих услуг, перед тем как пойти на сделку.

Он пошел на сделку с другими адвокатами, которые были более удобны для НАБУ. Об этом тоже Александру Романовичу неудобно говорить, но это не его адвокатская тайна.

Знакомство у Александра Романовича, если он не помнит – не может вспомнить, первично состоялось с моей командой, а не со мной. Оно состоялось у шлагбаума Киевского следственного изолятора № 13, когда он приехал увидеть, как в результате реализации мною защиты будет освобожден из-под стражи господин Постный. Это произошло после внесения полутора миллиона гривен залога, и где не смогли противостоять вооруженным сотрудникам НАБУ, которым дана была команда стрелять по адвокатам и всем остальным в случае, если попытаются реализовать определение суда о том, чтобы лица были отпущены под залог, а не содержались в тюрьме. При этом Постный находился в тяжелом состоянии именно по состоянию здоровья. Вот там впервые Александр Романович познакомился со мной и моей командой. Со мной заочно, а с командой очно, переговорив с двумя адвокатами.

Насколько я помню, рядом с СИЗО не было ни господина Довгого, ни господина Грановского. Более того – сегодня  нет никаких доказательств или подтверждения, что данная команда работала в интересах этих лиц, совершая определенные действия.

Это было первое знакомство.

Второе знакомство произошло лично, по инициативе господина Онищенко. Лицо, которое обеспечило это знакомство и к которому он обратился с просьбой, не дало мне согласия, чтобы я его называл. Но на первой встрече это лицо присутствовало, и это Александру Романовичу тоже хорошо известно.

– И это не Грановский и не Довгий?

– И это не Грановский, и не Довгий, и даже не народный депутат. Это лицо, к которому Александр Романович испытывал беспредельное доверие. И именно к нему он обратился с просьбой. Для чего я выезжал специально в одну из европейских стран, где состоялась наша первая встреча. И принципиальной моей позицией было заключение договора. Договор не могу показать, поскольку считаю объектом адвокатской тайны. Он имеет специфическую форму по отношению к тем договорам, которые заключают со своими клиентами. И специфичность этой формы состоит в том, что в нем учтены интересы того лица, которое нас познакомило и к которому обратился Александр Романович с целью получения правовых консультаций в рамках существующих проблем.

Эти проблемы у него не ограничивались вопросом только непосредственно так называемого газового дела НАБУ. Были и другие вопросы, по которым он получал достаточно емкие принципиальные консультации. И этим и обусловлена система незначительного гонорара. В данном случае подобные действия осуществлялись и в интересах того лица, которое нас познакомило, скорее всего. Более того, мне компенсированы полностью расходы по пребыванию в европейских странах. Говорил и повторяю, что беспредельно благодарен НАБУ и клиенту за возможность увидеть Европу в разных ракурсах, летом, в шикарных условиях. Поэтому поменять эти условия на Москву сам бы я не решился – мне Европа больше нравится, чем Россия.

– Когда состоялась встреча в Москве?

– Это уже достаточно известный факт. Хотел бы пояснить, почему меня Москва так беспокоит.

Сегодня никакого желания посещать Россию более чем в интересах клиентов у меня нет. Достаточно сложно там находиться. Ты несколько по-другому все воспринимаешь, сложно вести беседы с теми людьми, которые раньше несколько по-разному тебя воспринимали, сложно включать телевизор, сложно смотреть передовицы газет, потому что там везде есть Украина, несколько другая, чем та, в которой мы живем. И я считал обоснованным показать обществу, что никакого стремления находиться там, тратить там свои деньги, нести там расходы даже за счет клиента и так далее, у меня не было. Есть инициатива клиента, есть доминантность интересов.

Эта встреча состоялась в конце октября. К тому времени у меня уже была и виза для поездки в Великобританию, и возможность туда выехать в любое время, и заключенный договор с Александром Романовичем, и осуществленные проплаты по нему. Причем эти проплаты производились уполномоченным лицом, чьи полномочия не вызывали сомнений в результате определенной электронной переписки. Мы ж не только встречались. У нас было нормальное общение как у адвоката с клиентом, то есть встречи, телефонные беседы, переписка определенным образом, электронная переписка.

Встреча в Москве была единственной. И на сегодняшний день то, что я написал в посте, и то, что я не узнал от клиента, то, что не является объектом адвокатской тайны, мне казалось, что в этой стране и Александр Романович чувствует себя достаточно некомфортно, находится под определенным воздействием, в сопровождени каких-то лиц. Я уже говорил – и еще раз повторю, что для украинского парламентария сегодня находиться в центре Москвы с вооруженными охранниками странно…

– Это были его охранники?

– В своих постах он утверждает, что это были украинские милиционеры – если это он утверждает. Он считал, что я должен был у них проверить паспорта…

– То есть он заявляет, что украинские милиционеры сопровождали его в России?

– На странице в Фейсбуке, которая называется “Александр Онищенко” (мы не знаем – его, не его, это такая специфичная штука), указано, что я специально взял якобы двух украинских “ментов”, как он пишет, у которых Цыганков мог проверить паспорта. Зачем мне проверять паспорта у охранников со спецсредствами?!

– На каком основании вообще ему могло предоставить украинское МВД подобную охрану?

– Народный депутат может обеспечить себе в охрану и полицию, и “Альфу”, и поверьте мне…

– На это должно быть соответствующее заявление, где обоснована причина, правильно?

– Наверное. Он считает, что так. Я считаю, что два украинских “мента”, как он пишет, а я бы сказал – работника правоохранительных органов, находиться в центре Москвы практически не имеют возможности. Либо, как я писал, в данном случае большое спасибо Александру Романовичу, что он показал вообще несостоятельность Федеральной службы безопасности России, когда вот так вот может быть…

– …которая может подобное вообще допустить.

– Да. Либо что-то иное. То есть либо так, либо так. Либо ФСБ – ноль, либо…

– А он как-то объяснил вообще, почему встреча не в Великобритании, где он находится, по его заявлению, а именно в Москве?

– Вы знаете, у меня есть принцип один – его знают все мои клиенты…

– Не задавать вопросов?

– Я никому не задаю вопросов. То есть я считаю, что все свои чаяния, все свои переживания, все свои неудобства я могу либо выразить в просьбе – сказать: “Мне вот так неудобно”, либо в инвойсе. Больше я никогда никому не задаю вопросов.

– А сам он не проявил инициативу объяснить?

– Я уже говорил, что информацию о встрече в Москве я получил за день или за два до нее. До этого времени – если он будет настаивать, я могу предоставить доказательства, что у меня была спланирована поездка в другую европейскую страну.

– Вы говорите, эта встреча была в конце октября нынешнего года. А на ней шла речь о том, что он прекращает с вами отношения?

– Нет.

– То есть вы общались нормально?

– Да. Никакого посыла для того, чтобы были приостановлены взаимоотношения, не было, никакой конфликтной ситуации с тем лицом, которое нас познакомило, тоже не было. На тот момент реализовывалась стратегия защиты, которая была создана, продумана, просчитана большой командой адвокатов, которые по сей день в деле, именно как стратегия защиты.

– Он был согласен с этой стратегией защиты?

– Он не просто согласен – эта стратегия реализуется и сейчас. Почему его беспокоит адвокатская тайна. Я ведь действительно связан тем, что сегодня созданная и придуманная мной и командой адвокатов стратегия защиты реализуется, очень многое сделано.

– Публикация записей разговора с Довгим и анонс публикации разговора с Президентом – это входит в стратегию защиты?

– Публикация записей разговоров – это не стратегия защиты, это стратегия давления. То есть это надежда на то, что политикум, чтобы избежать риска дестабилизации, каким-то образом воздействует на правоохранительные органы, чтобы они каким-то образом восприняли позицию защиты Александра Романовича, либо вообще убрали какие-либо претензии. Но это его личная стратегия защиты.

– То есть это его инициатива?

– Во всяком случае, это не по моей инициативе. За 20 лет своей работы в самых нестандартных ситуациях, в которых я оказывался, и в самых, наверное, сладких предложениях, которые были, я ни одного клиента своего никогда не записывал. Более того, никогда с ним не фотографировался. Поэтому в данном случае стратегия компромата – она не входила в планы.

Обсуждался ли со мной такой компромат? Ну, наверное, обсуждался. То есть я могу не отрицать ничего. Знал ли я об этом компромате? Ну, наверное, знал. Потому что такие заявления делались, безусловно, наверное, знал.

– В какой момент что-то пошло не так, и он решил отказаться от сотрудничества. С чем вы связываете такой поворот?

– Проблематика взаимоотношений возникла в ночь с 24 на 25 октября, с 23:00 до 1:30, того дня, когда я был безальтернативно приглашен в СБУ на допрос. Это произошло, когда я вернулся в страну сугубо по просьбе уполномоченного представителя моего клиента. В противном случае я бы не возвращался. Выезд мой за пределы Украины был связан с пониманием риска того, что я неожиданно для себя стал носителем информации, которая перестала быть конфиденциальной в силу определенных обстоятельств, наличие которой дает основания достаточно некорректно ставить мне вопросы со стороны правоохранительных органов, в чем я не ошибся. И, скажем, выезд был достаточно срочным, практически все, что я с собой носил, то я и взял.

– То есть Онищенко смутила именно ситуация с СБУ, которое изъяло у вас мобильный телефон и оттуда изъяла часть информации, правильно?

– Во-первых, в тот день – это был понедельник, утро, – происходил административный суд. Так совпало, и возвращаться я должен был в связи именно с этим. Онищенко смутила информация, которую он получил от третьих лиц, что якобы я его обвинил в сепаратизме, я дал показания, а еще обвинил его в том, что он финансирует действия, направленные на дестабилизацию Украины, ее целостности… Вот такие у него были ко мне претензии. Опять таки это я узнал не от него, это было передано через третьи лица. Было предложение пройти полиграф…

– Вы предложили?

– Да, и подтвердить, что во время этих допросов, во-первых, я преследовал его интересы, обозначил, что в моем телефоне находится только адвокатская информация, квалифицировал этот телефон не как телефон гражданина, а как телефон адвоката, написав жалобу, написав возражение о том, чтобы он был воспринят как доказательство… Но мы должны понимать специфичность статьи 110 со значком два. Здесь важна формулировка – я позволю себе быть точным. Это новая статья в украинском уголовном праве. “Фінансування дій, вчинених з метою насильницької зміни чи повалення конституційного ладу або захоплення державної влади (то есть это тяжкое), зміни меж території або державного кордону України”.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: В СБУ заявили, что адвокат Онищенко фигурирует в делах о шпионаже и госизмене

Эта статья предусматривает безальтернативное содержание под стражей на время следствия, без всяких залогов, без ничего. И как она реализуется, я прекрасно знаю.

Потому возник конфликт из-за этого. У Александра Романовича возникла идея, что в данном случае не по его инициативе или его представителя я вернулся в Украину, а это была моя операция, продуманная с СБУ, где я теоретически отдал им телефон. Если предположить, что это так, то логичнее было бы его потерять, чтобы его нашли и там нашли эту переписку, а я бы его потерял без пароля, потому что тогда бы в СБУ не знали, что это телефон адвоката, они бы официально признало это доказательствами, все бы получили, я бы помолчал недельку, заявил бы о пропаже телефона, и через две недели выяснилось то, что уже было бы доказательствами.

– А как СБУ разблокировала телефон?

– Есть тайна следствия, под которой я подписался.  Могу только сказать, что технические операции, которые производили в моем присутствии длились 14 часов. Присутствовал представитель Совета адвокатов города Киева, то есть было официально установлено, что задержан адвокат, у меня был представитель адвокат. В рамках 110-й еще играть ситуацию противодействия следствию – для меня было неперспективно. Причем, по моему мнению, никакой пользы от этого телефона следствию нет.

Я очень долго не комментировал эту ситуацию и сказал, что первичен комментарий моего клиента. Клиент откомментировал, что эта переписка не соответствует действительности. Я не могу сказать другого. Я могу только сказать, что по этому поводу мой клиент уже откомментировал, и я как адвокат не могу комментировать иначе. Как бы там ни было на самом деле.

– Но клиента даже нет в этой переписке…

– Он ее увидел, и у него есть точно пост, где он это написал.

– Но он же не является фигурантом этой переписки…

– Вы поймите, я же не знаю, зачем он это заявил, но есть комментарий клиента: эта переписка недействительна. Прямая это команда адвокату, непрямая – его позицию я не обсуждаю. Почему я не могу прокомментировать и сказать, что на самом деле представляет собой эта переписка. С моего ли она телефона, не с моего, что это… Потому что есть позиция клиента, и сегодня Александр Романович подтверждает, что ни в коем случае не разглашать адвокатскую тайну. То есть на русском для меня это звучит, что ни в коем случае не комментировать эту переписку.

– Эта переписка, полученная вот такими способами, которыми она получена, имеет ценность?

– Я считаю, что ее публикация именно таким вот образом, если предположить, что это именно та переписка, если предположить, что переписка именно с моего телефона, если предположить, что именно в отношении этой переписки было сказано, что это адвокатская тайна, и четко установлено лицо как мой клиент, с которым я переписывался, а я в подтверждение этого предоставил еще и договоры и подтвердил, что это адвокатская тайна, публикация этой переписки является ничем иным, как преступлением – нарушением адвокатской тайны, та же статья 22 закона об адвокатуре и адвокатской деятельности.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: “Под коксом и бухает”: в СБУ показали переписку адвоката Онищенко

Позиция клиента: эта переписка недействительна. Я не могу оспаривать как минимум ее действительность, я не могу ничего подтвердить в рамках публичности, соответственно, я ограничен в возможности подачи каких-либо исков.

– Получается, что сейчас вы не можете даже подать иск в СБУ, что они нарушили закон, изъяв у вас эту переписку?

– Я подал не иск, а жалобу, чтобы мне вернули мой телефон (то есть мы можем обсуждать только телефон), я подал заявление о возбуждении уголовного производства, что у меня как у адвоката изъяли телефон с адвокатской тайной. Суд установил, что мой телефон как адвоката, во-первых, может быть изъят СБУ, во-вторых, он уже арестован судом в интересах СБУ. То есть в дальнейшем, когда после этого мне что-то нужно обжаловать, мне нужно давать оценку, какая там была информация. Позиция клиента: недействительная, всё. Заявление о возбуждении уголовного производства в отношении лиц, изъявших телефон, подано, отказ в возбуждении получен, в суд обжалован, суд отказал – сказал, что нет никакого состава. Поэтому все как адвокат я сделал, действовать более – считаю, действовать против воли клиента, и я не могу.

– Дайте свою оценку как адвокат: те доказательства, которые якобы получены из этого телефона, могут быть для суда аргументом для привлечения Онищенко по той статье, которую ему инкриминируют, – госизмена?

– Госизмена – это другой состав. Вот 110-я, по которой меня допрашивали, – это СБУ, госизмена – это уже Генпрокуратура.

– В СБУ говорят: вот есть переписка, на основании этой переписки мы говорим, что есть основания в подозрении по статье “госизмена”.

– Я такого посыла не видел.

– Так в СМИ интерпретированы заявления СБУ.

– Давайте мы тогда проанализируем с вами такую ситуацию с точки зрения следствия. Допустим, если речь идет об этой переписке… Меня по этому поводу никто не опрашивал, на допросы не приглашал, факт, что эта переписка моя, со мной никто не согласовывал.

Сегодня есть факт – телефон адвоката и находящаяся в нем информация. Еще никто даже не установил, когда, каким образом она туда попала. Поэтому задача, которую видел я для себя, которую я описал ранее – это быть результативным для собственной защиты и для защиты клиента. И понимая остроту статьи, я очень четко понимал и об этом записал, что в случае неграмотной защиты – назовем это так – была бы статья 208, задержание на трое суток, и трое суток героически технические центры сражались бы с моим телефоном, если бы им это было нужно, хотя я был убежден, и глубоко убежден, в обратном. Понимая эту статью дальше и понимая участь заложников, которые уже есть у Онищенко, я считал нецелесообразным сделать все от себя зависящее, чтобы появился еще один заложник. Но видно, такая роль для меня больше устраивала бы моего клиента.

Но я думаю, что исход был бы тем же. Что в том статусе, что в этом статусе, я перестал ему быть нужным после того, как он сделал акцент не на реализации, как мне кажется стратегической защиты, а на том, чтобы с помощью компромата создать преференцию разрешения этого дела. Я однозначно считаю, что, во-первых, те шаги, которые сейчас предпринимаются в отношении его публичности в России, на тех каналах, на которых он выступает – ему не в пользу… Давайте проанализируем, что говорит клиент СМИ, это же публичная информация. “Я отдал информацию американцам”. Когда отдал? Неизвестно. Какому ведомству?

– Он говорит, что министерству юстиции.

– Он говорит, что министерству юстиции он отдал информацию. Что с ней сделало министерство юстиции? Нам же известно, что министерство юстиции в Америке следствие досудебное не ведет, контрразведывательной деятельностью не занимается. То есть он отдал туда, откуда оно должно быть куда-то передано. Не факт – передано, не передано. Вот это поясняет, почему вдруг мы аудиозапись разговоров получаем из интернет-изданий и из российских изданий. То есть передал в Америку, смотрит – минюст американский что-то не торопится. Значит, попробуем в Москве вызвать интерес, и сразу же – и “Россия-1”, и “Россия 24”, и личные интервью, и все СМИ.

Вообще по этой ситуации не выступило ни одно иностранное издание. Мне, правда, говорят: подождите, есть такое издание – Independent…

– Оно россиянам принадлежит.

– Но мы знаем, кому принадлежит. Это единственное издание, которое очень жестко выступило.

Сама ситуация удивительна: воевать с адвокатом планирует народный депутат, я не понимаю, из-за чего. Если б он мне написал: “Андрей Игоревич, вы разгласили или сделали то-то, то-то, то-то. Первое – вы не хотите подтвердить, что меня с вами познакомил Довгий”. Понятна претензия. Я могу либо это опровергнуть, либо нет. “Второе – вы не хотите подтвердить, что Грановский вас вставил в это дело через Довгого”. Понятно. “Третье – вы не хотите подтвердить, что вы были переговорщиком от Порошенко”. Понятные претензии.

Но извините, он же приглашал меня не для этого. Он же приглашал меня для того, чтобы организовать правовую защиту, и она организована. Она организована после того, когда люди из его команды – по мнению следствия, если говорить конкретно, – пошли на сделки и признали то обвинение, то подозрение, которое он пытался опровергнуть на заседании комитета Верховной Рады. Но мы так не договаривались. Если бы он сразу сказал: “Андрей Игоревич, я вас приглашаю, чтобы произвести ряд записей наших бесед”, наверное, я бы не возражал. В этих беседах нет ничего, что бы мне навредило, если их полностью публиковать. “На определенном этапе вы должны признать, что вы переговорщик от власти”. Но я бы задумался, может быть, о чем идет речь и каков должен быть гонорар и наверное бы, отказался.

– Ну и делегировала ли вам власть подобную функцию…

– Вопрос не в том, что его интересует, делегировала или нет, вопрос в том, что “вы должны сказать, что вы близкий друг Грановского и он вас в это дело поставил, поскольку, скорее всего, что да, я с ним не знаком и никогда не увижусь…”

– С Грановским?

– Да. Но, видно, у него не получилось, поэтому и было сказано, что вас Довгий привел от Грановского. Дальше мне нужно подтвердить, что от него вымогали. А какую сумму вымогали? Вот когда вымогает деньги власть, сумма-то звучит? Он озвучил, что, допустим, два миллиона, но это смешно. Тем более если ему инкриминируется три миллиарда гривен недоплаты, ну как-то это несерьезно, даже по его пониманию, с половины.

Вот это мне непонятно. То есть я задаю вопрос в Сети несколько раз: в чем я виноват перед вами как адвокат? Вы разгласили адвокатскую тайну. Хорошо. В чем? Место встречи? Извините, пожалуйста, я еду в страну-оккупант, я считаю, что личной инициативы посещать эту страну и финансировать ее компании как минимум перелетом (мы же напрямую не летаем), пребыванием там и так далее у меня нет. В чем еще – я так дальше и не понимаю.

– А вам известно, что Довгий осуществлял с ним какую-либо коммуникацию? На записях  Довгий говорит Онищенко, что нужно уплатить 800 миллионов в бюджет, сделать виновной мать Онищенко, которая должна будет в суде сослаться на возраст и выйти таким образом из процесса. Вы знали что-то об этом и о подобной стратегии защиты, которую предлагал Довгий?

– Вы знаете, я, честно говоря, хотел бы поступить, как поступил в свое время Игорь Валерьевич Коломойский, когда его спросили о встрече с Аваковым. Вот я бы хотел сначала, чтобы по этому поводу высказался господин Довгий…

– Довгий уже высказался.

– Он высказался не по тому, что вы спрашиваете, а он высказался по записям.

…И хочу, чтобы высказался господин Онищенко.

– Вернемся к обвинению. В НАБУ в октябре заявляли, что Онищенко будет объявлен в международный розыск в течение месяца. До сих пор этого не сделано. Вы знаете, в чем вообще дело, почему так произошло?

– Во-первых, надо признать, что у него достаточно эффективная защита. Во-вторых, я в рамках выдвинутого ему подозрения – публичного, по газу – вообще слабо себе представляю, что его из какой-то страны экстрадируют, что вообще будут приложены доказательства. То есть изначально обвинение строилось на том, что они с Рябошапкой давно знакомы, чуть ли не школьные товарищи, а на самом деле эти люди никогда не виделись.

Поэтому то, что он здесь не находится, это, во-первых, эффективная система его защиты, и второе – безосновательно предъявленное ему подозрение. И независимо от скандала, могу заявить – его личная защита достаточно эффективна. И мы должны понимать, что она осуществлялась лучшими юридическими компаниями и достаточно известными уголовными адвокатами.

– А может ли быть такое, что он ожидал от своей защиты, от адвокатов, какого-то более быстрого эффекта по этому делу? Допустим, он ожидал, что уже в ноябре дело будет развалено – ну если вы говорите, что оно очень шаткое, – и дальше он вернется к своему привычному образу жизни. Не получив этого результата, он начал делать вот такие пиар-шаги.

– Я не говорю, что оно очень шаткое, я его постоянно отодвигаю – дело. Я говорю, что обвинения и подозрения достаточно шаткие, я не давал анализа делу.

Если бы меня спросили в лоб, были ли основания у НАБУ заниматься этим производством, я бы ответил – были. Если бы меня спросили, были ли обоснованы подозрения, по которым люди сидят в тюрьме, я бы ответил – нет. Давали ли эти документы основания содержать людей под стражей? Нет. Давали ли эти основания содержать под стражей Постного? Нет. И этих людей я защищал от таких арестов, потому я понимаю содержание подставы, что факт есть, но этот факт изначально базируется не на действиях этих людей, вот в чем основная ошибка.

Изначальная проблематика дела Онищенко – что оно базируется на четких нормах действующего регионального законодательства. По которому добытчик газа не может сам реализовать газ заводу. Вот в чем проблема. Это точно так же, как существование конвертационных схем: налоговое законодательство построено таким образом, что без этих схем некоторые отрасли бизнеса вообще не видят развития. Мы должны это правдиво признать: “Да, вот так”. А уже дальше признать соблазн их применения.

А для чего так строится, я тоже объясню. Потому что этим контролируется участие в столь рентабельном бизнесе людей, близких к политике. Без политического лобби нельзя зайти в определенные секторы экономики – вот в этом проблема. И весь компромат у Онищенко именно на этом построен. Но мы все это и так знаем! Более того, еще неизвестно и не доказано, что Президент имел к этому отношение.

– Как давно это дело расследуется НАБУ?

– Практически с самого начала работы этого органа. Это второе дело, которое было заведено, – у него номер два. Это конец 15-го года, по-моему.

Если проанализировать определенную политическую активность Александра Романовича, она как бы подталкивала следственные органы выдавать что-то на-гора. Я считаю, что они однозначно поспешили, возможно они кем-то были спровоцированы выдать достаточно сырой и необоснованный продукт, но повод заниматься этим делом у них был. Был, до конца.

Вот они считают, что Онищенко украл разницу между тем, что продано на бирже и что поставлено на госпредприятия. А почему не изучить, по каким ценам раньше покупало госпредприятие? А по каким раньше продавали эти реализаторы? То есть нужно видеть систему. Если система как работала, и она продолжала работать, и посредине выхватить период – ничего не получится. Я уже говорил и еще раз повторяю: у нас экспертиза цены газа в деле Онищенко и в деле ОПЗ произведена одинаковыми экспертами. Одними и теми же. Но цена отличается на 20 %. Там было удобно занизить – экспертиза дала одно, тут завысить – другое. И сегодня единственным адвокатом, который связывал дело ОПЗ и мог показать заказной характер экспертиз и там, и там, является Цыганков.

– А допускаете ли вы, что он таким образом идет навстречу НАБУ, может быть, чтобы избежать связки двух дел – ОПЗ и его?

– Нет, я считаю, что в данном случае он, скорее всего, идет на сделку либо с американским, либо с российским правосудием, которое должно гарантировать ему свободное передвижение за пределами страны.

– Американское правосудие с точки зрения юриспруденции на основании чего? Он как человек, который преследуется по политическим мотивам, либо он как человек, который обвиняет в коррупции Президента. Что является основанием для американской системы?

– По моему мнению, деятельность НАБУ и Антикоррупционной прокуратуры в определенной степени зависит от позиции Госдепа – зависит и зависела. Сегодня это структуры, которые созданы по прообразу американских структур. Мы видели эти работы в Югославии, в Румынии. Есть история. Соответственно, сегодня, с моей точки зрения, НАБУ может двигаться в реализации либо отказа от подозрения, потому что оно необоснованное, либо в его уточнении – добиваться экстрадиционного ареста, или Интерпола, или еще чего-то, как они отработают, либо вести пассивную ситуацию.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Адвокат Онищенко объяснил, почему нардеп начал “войну компроматов”: “Мой клиент реально пошел на сделку”

Игроком в отношении наших олигархов, которые находятся за пределами нашей страны, являются две структуры – структура Европа и структура Америка. На сегодня в Европе он более-менее спокоен, значит, есть риск того, что определенные, может, активы, не активы – я ж не знаю, чего боится клиент, он со мной не консультировался – попадут под определенное воздействие. Понятно, что активы наших олигархов находятся вне территории Украины, в основном, ресурсы, возможности и так далее. Раз они находятся вне территории Украины, то, безусловно, наши олигархи зависимы от двух игроков – от Европы и от Америки. Кто куда больше положил, тот больше зависим от соответствующей структуры. Какой смысл передавать именно в американский минюст? Почему именно американцам?

Та же самая история, как с часами. Вот вы записываете меня сейчас на часы, ну к примеру, или там на какую-то другую там – сережку или еще что-то. Проходит какое-то время, и вы говорите: “Я этого Цыганкова записывала. Не на телефон – он там скрывался. А на сережку”. Скажите, пожалуйста, вы фотографию в Сеть выложите своей сережки – или будете искать ее в интернете?..

– Онищенко опубликовал фото не своих часов, а найденных в интернете?

– Судя по публикации в СМИ – да. Но ведь есть же и уголовные адвокаты, которые смотрят этот материал. Зачем выкладывать фотографию часов из интернета, если это твои часы? Возьми сфотографируй свои часы…

Значит, либо часов не было… Еще момент. У нас первое, на что смотрят на олигархах, часы, “котлы” называются. Как только это изменяется, поверьте, это бросается в глаза. Часы, которые сфотографированы, стоят 60 евро. Объем их записи составляет, по-моему, 8 гигов максимум. И опять – это же состав по СБУ: запрещенный предмет для фиксации информации. Кто надоумил его это делать, не понимаю.

То есть на сегодня возникает очень много вопросов. К тому же первая запись с Довгим – не с часов, а ее делали английские детективы.

Есть очень много вопросов по поводу компромата. И он имел ценность до тех пор, пока он не опубликован.

Соответственно, возникает еще один интересный вопрос – для СМИ и для меня. Он говорит, что у него была куча переговорщиков. После какого момента и в связи с чем он решил, что пора-таки публиковать компромат? Что произошло? Ведь в деле никаких перемен не происходит. Административный иск в отношении признания решения Верховной Рады незаконным через суд – он откладывается-откладывается…

– Это о снятии неприкосновенности?

– Да, аресты, неприкосновенность и так далее. Он же передвигался-передвигался-передвигался. Что произошло такого, что надо было выдавать компромат?

– Вы не понимаете, что произошло?

– Я этого не понимаю. Я понимаю, что это укладывается в мою теорию, о которой я писал, – что это отсутствие доброй воли. Кто-то вдруг сказал, что это надо сделать.

– Вы также упоминали Рената Кузьмина (экс-зам генпрокурора Виктора Пшонки, представлял обвинение по делу Юлии Тимошенко – прим.ред.) у себя в недавнем посте. Какое отношение он имеет к этому делу?

– Меня вдруг удивило, что ни с того ни с сего после компромата наш коллега, как я пишу, “с интересным прошлым” Ренат Кузьмин пишет Александру Онищенко письмо, что, мол, могли бы вы подтвердить тот компромат, который вы дали? Проходит пять дней – и Ренат Кузьмин пишет НАБУ: “Я получил ответ от Онищенко, что он может подтвердить!”

Но зачем все это? Ведь сейчас есть информация, что НАБУ возбудило уголовное производство. Молодцы! Надо передать оригиналы записей, оригиналы часов, ну и опросить Онищенко, в общем-то, надо. А если он в этом деле свидетель и отказывается давать показания?… Как адвокат я не понимаю, зачем расширять поле своего процессуального интереса.

Эти действия нелогичны для того клиента, которого я знаю, именно поэтому я считаю, что либо они осуществляются не им, либо осуществляются им не по доброй воле.

– Дайте свою оценку клиенту: оцениваете ли вы его как человека умного, умеющего планировать и видеть последствия своих действий, которому не свойственны вот такие странные шаги, либо же он может поддаться какой-то эмоции и пойти на такие шаги? Для вас удивительно такое его поведение?

– Как я его воспринимаю?.. То, что он человек разумный, – безусловно. То, что он человек с достаточно хорошим образованием, – безусловно.

Я считаю, что, во-первых, у него очень неплохо поставлен иностранный язык, совершенно профессионально, во-вторых, он очень хорошо держится, в-третьих, он очень хорошо запоминает. Потому что он редко фиксировал наши беседы. Я ему оставлял схемы, нарисованные мною в отношении реализации стратегии защиты… О, кстати, может, там вместо предприятий появятся Президент и Яценюк, потом еще кто-то – Аваков, я ж не знаю… (смеется). Я ему оставлял нарисованные схемы. С точки зрения стратегических задач для меня он скорее был потребителем информации. Я привозил ему информацию и получал либо “да”, либо “нет”, либо он еще консультировался по этим вопросам…

Он человек, у которого есть увлечение фанатическое, и я думаю, что лошади – это вторая его жизнь. В этом плане очень жаль, что данный конфликт отразился на выступлении сборной Украины. Насколько я вник в ситуацию, а я действительно смотрел, чем клиент увлекается и как, – я думаю, что результат был бы для Украины более положительным. И насколько компромат может быть аргументом в деле НАБУ, не знаю, а вот вариант его участия в Олимпийской сборной, наверное, должен был вызвать определенное понимание у НАБУ и определенную стратегию. Все-таки уголовно-процессуальное законодательство давало возможность для того, чтобы выступление на Олимпиаде было успешным. Это мое личное мнение.

– А когда вы последний раз с ним лично общались?

– В Москве.

– А потом переписки у вас не было?

– А потом была переписка.

– А сейчас переписки нет?

– Сейчас переписки нет, сейчас я общаюсь с его уполномоченным представителем. В частности сегодня о его отказе о дальнейшей работе.

– А какой сейчас у него статус в деле о госизмене?

– Я не знаю. Я знаю одну ситуацию: что в деле по 110-й со значком 2 у него никакого статуса, там речь о компании, которую воспринимают как аффилированную с ним. В плане моего участия в этом деле, я думаю, что есть достаточно положительный эффект. А в деле по газу он подозреваемый, который находится в розыске по Украине и с попыткой объявить его в розыск в Интерпол.

– Так, думаете, получится объявить его в розыск в Интерпол?

– Еще раз говорю: подозрение, которое ему выдвинуто, достаточно некачественно. Сегодня, насколько мне известно, насколько я понимаю это дело,  достаточно сложно создать качественный документ, который бы стал основанием для розыска. А вот по спектру того, что происходит в рамках компромата и в чем он признался…

– Что он уже наговорил…

– Ну, не говорил, скажем так, то, что было изложено – часы и все остальное, – это дает возможности, к сожалению, повторить эти попытки.

– Допускаете ли вы, что все, что было изложено, было попыткой защитить какие-то свои активы в России, за рубежом? Возможно какая-то из стран ему обещала какие-то гарантии…

– Получить гарантии – да. Я об активах ничего не знаю.

Я не знаю, где хранятся активы. Но то, что эти действия, во-первых, спланированы и что это стратегия собственной защиты в плане сделки либо с американским, либо с российским, скажем, законодательством или властью – у меня не вызывает сомнений.

Еще хочу сказать. У нас в последнее время адвокаты становятся заложниками или клиентов, или власти. Возьмем “Золотую двадцатку”, можно называть “Наиболее известные уголовные адвокаты”. Не буду говорить о себе, но услугами Евгения Солодко пользуется большинство политиков, и давно, и давно мы коллеги в уголовном процессе. Он идет представлять интересы Ефремова, который гарантированно должен получить защиту…

После чего его партнер, адвокат в прошлом, Лена Сотник говорит: “Всё, я с ним никак, вы что, я народный депутат, всё, мы теперь краями”. Это я говорю специально этим текстом. Дальше. Тот же Виталий Сердюк, Aver Lex, шикарный адвокат, давно практикующий, пользующийся уваженим адвокатов. Стал адвокатом Януковича – изгой общества. И все остальные точно так же. И получается, либо власти рассчитываться с адвокатами, делать их изгоями, либо клиентам в определенном моменте. Ведь с Онищенко все было хорошо, стратегия разработана, есть кому реализовывать…

И тут: “А давайте пощекочем Грановского знакомством с адвокатом”.

Если он говорит, что я пришел к нему от господина Грановского. Но подождите, пожалуйста! Зачем тогда, во-первых, заключать со мной договор? Второе – хорошо, заключили, знакомить со всей командой адвокатов, приглашать на совместные встречи по разработке стратегии, знакомить с руководителями этой команды. Зачем организовывать встречи с приезжающими сюда иностранными адвокатами? И так далее, и так далее, и так далее.

Он сделал что – всех людей заложниками от меня? То есть если я засланный казачок, получается, все как должны почувствовать? Прийти поцеловать мне руку и сказать: “Андрей Игоревич, вы ж там, если можно, то про нас не надо”. Или что, или как? А люди, которые сидят в СИЗО, как они себя чувствуют? Они ради чего полгода осуществляли защиту, позицию, терпели, страдали, сидели в камерах? Для того чтобы кто-то вовремя выкинул компромат на члена своей же фракции или даже Президента? В этом была цель? Нет, они хотят защиты. Вопрос один: вот то, что произошло, – им под Новый год уверенности в правильности своей защиты добавило?

– Это даже может подтолкнуть их к каким-то показаниям не в его пользу?

– Я говорю, не подтолкнуть, а скорее всего…