Почему второе десятилетие 2000-х называют эрой Инстаграм-фейса, читайте в переводе #Букв.
Есть одно из самых странных наследий нашего стремительно уходящего цифрового десятилетия: социальные сети стали тиражировать среди профессионально красивых женщин совершенно однотипное виртуально-киборгическое лицо. У него молодой вид с непористой кожей и выпуклыми высокими скулами; кошачьи раскосые глаза и длинные мультяшные ресницы; маленький, аккуратный нос и полные, пухлые губы. Это лицо смотрит на вас застенчиво, но безучастно. Оно отчетливо белое, но неоднозначно этническое: как будто композиция-прогноз National Geographic, который иллюстрирует, как будут выглядеть американцы в 2050 году, если бы каждый из них был прямым потомком Ким Кардашьян Уэст, Беллы Хадид, Эмили Ратажковски и Кендалл Дженнер (которая, собственно, мало чем отличается от Ратажковски). “Это похоже на сексуального… маленького тигренка”, – говорит Кара, профессиональная колористка из Нью-Йорка. Знаменитый визажист Колби Смит описывает новый образ цифровой девушки так: “Это однозначно Инстаграм-фейс. Как нереальная скульптура. Объем на объеме. Это лицо выглядит так, будто оно сделано из глины”.
У Instagram, который появился на заре этого десятилетия, в октябре 2010 года, есть собственный эстетический язык: идеальным образом считается тот, который мгновенно распространяется на всех экранах смартфона. Эстетика, к которой стремятся многие, порождает множество сходств. Такие аккаунты, как Insta Repeat, отлично иллюстрируют эту монотонность платформы, публикуя коллажи одинаковых фотографий, размещенных разными пользователями – человек в желтом плаще, стоящий у водопада, или рука, держащая яркий осенний лист. Некоторые идеи и тренды хорошо работают, чтобы их повторять. Но не для всего на свете.
Человеческое тело – необычная тема для Instagram: его можно совершенствовать и улучшать, заручившись мобильными приложениями и фоторедакторами для обработки. Пионерами в этом стали арт-директоры глянцевых медиа, которые фотошопили знаменитостей, чтобы те соответствовали нереалистичным канонам красоты. Теперь такая функция доступна каждому в его телефоне. Snapchat, который появился в 2011 году как соцсеть исчезающих сообщений, предоставил фотофильтры, которые позволяют увидеть пользователям, как может выглядеть их лицо, если ему сбросить пару десятков лет, сделать тоньше, разгладить кожу, увеличить глаза или губы. Угождая этому пользовательскому интересу, Instagram тоже добавил множество лестных фильтров для селфи в свой интерфейс (в сториз). FaceTune, выпущенный в 2013 году и пообещавший помочь “удивить своих друзей каждым селфи”, предоставил еще больше возможностей для достижения своего виртуального идеала. В Instagram даже появился ряд сообществ, которые намеренно отслеживают все изменения, которые селебритис вносят в свой цифровой образ с помощью фоторедакторов.
Один из них – Celeb Face, за которым следит более миллиона подписчиков, публикует инстаграм-фотографии самых влиятельных знаменитостей, сравнивая с их реальными изображениями без фотошопа. Достаточно проследить за Celeb Face всего месяц, чтобы понять, что это самосовершенствование не просто обыденная необходимость – это превращается в всеобщую патологическую болезнь. Фейстюнинг стал нездоровым эквивалентом желания “припудрить нос” в туалетной комнате ресторана.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
“Я думаю, что 95% наиболее популярных людей в Instagram легко используют FaceTune, – говорит Смит. – И я уверен, что 95% этих людей делали со своим лицом какую-то модную косметическую процедуру. Например, лифтинг бровей ботоксом, как сейчас модно. Наверняка, это сделала с собой Кайли Дженнер, у которой раньше не было так много пространства вокруг век, как сейчас”.
Двадцать лет назад пластическая хирургия была довольно драматичным вмешательством: дорогостоящим, инвазивным, постоянным и часто рискованным. Но в 2002 году все изменилось, когда Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) одобрило ботокс для борьбы с морщинами; через несколько лет появились филлеры с гиалуроновой кислотой, такие как Juvéderm и Restylane, которыми сначала заполняли мимические складки и морщины, а теперь используют для изменения формы челюсти, носа и щек. Действие этих процедур длится от шести месяцев до года и не так дорогостояще, как хирургическая операция. (Средняя цена за шприц с наполнителем в США составляет шестьсот восемьдесят три доллара) У них сильное преимущество перед операцией: можно сделать ботокс и сразу же отправиться обратно в офис.
Не удивительно, что в Instagram появился целый класс знаменитых пластических хирургов, которые публикуют замедленные видеоролики об инъекциях и фотографии “до и после”, находя интерес у сотни тысяч пользователей, оставляющим им лайки и просмотры. По данным Американского общества пластических хирургов, в 2018 году американцы сделали более семи миллионов инъекций ботулотоксина и более двух с половиной миллионов инъекций гиалуроновой кислоты. В 2019 году американцы потратили 16,5 миллиардов долларов на косметические операции; 92% этих процедур сделали женщины. Интересно, что инъекционные косметические процедуры больше не предназначены только для людей, которые хотят кардинальных изменений или тех, кто усиленно борется с процессом старения. Это так же доступно для миллениалов или даже, в редких случаях, для представителей поколения Z. Причины, по которым они это делают, можно поискать в ответе Кайли Дженнер, которая родилась в 1997 году. В своем реалити-шоу “Жизнь Кайли” она рассказала о желании увеличить свои губы после того, как один парень указал на ее маленькие губы, когда ей было пятнадцать лет.
Идеалы женской красоты, которые можно было достичь через болезненные процессы физических истязаний, всегда сопровождали человечество: от крошечных стоп в имперском Китае до осиных талий в Европе XIX века. Но современные системы непрерывной визуальной самопередачи – реалити-шоу и социальные сети – создали новые дисциплины постоянного улучшения своей внешности. Социальные сети усиливают склонность рассматривать личность человека как потенциальный источник прибыли – и, собственно, толкая молодых женщин так же относиться к своему телу. В октябре Instagram объявил, что удалит “все эффекты, связанные с пластической хирургией” из своего арсенала фильтров, такие как Plastica и Fix Me, которые и кардинально меняют лицо. Но фильтры, которые дают легкий эффект Инстаграм-фейс, останутся. Для тех, кто родился с активами – природными, денежными или обоими сразу – может показаться разумным, думать о своем теле так, как консультант McKinsey думает о корпорации: выявлять неэффективные секторы и переделывать их, отбрасывать все, что не увеличивает прибыль, и переориентировать бизнес на то, чтобы он стал прибыльным.
Смит впервые начал замечать вторжение Инстаграм-фейс около пяти лет назад, “когда наполнение губ стало повсеместным”.
“Я наносил косметику и замечал, что на губах вообще не было морщин. Каждая губная помада ложилась гладко. Это облегчило мою работу, – заметил он. – Раньше моя работа состояла в том, чтобы люди так выглядели после макияжа, но теперь они приходят ко мне уже так, словно были у меня, но на самом деле были у хирурга или косметолога. Раньше нам приходилось контурировать лицо, чтобы сделать на один вечер высокие скулы, но теперь их можно заполучить без косметики на более длительный срок”.
“В рассовый аспект Инстаграм-фейс будто вмешался некий алгоритм соцсети, который объединил все расы в одну, собрав их лучшие черты и представив новый идеал красоты, распространившись среди белых женщин, которые научились придавать своему образу безродной экзотики, – говорит Смит. – Речь идет о чрезмерно загорелом тоне кожи, влиянии Южной Азии с их бровями и формой глаз, влиянии афроамериканцев с их пышными губами, влиянии европейцев с очень узким и прямым носом, очертании щек, в которых преобладают коренные американцы и жители Ближнего Востока”. Действительно ли этот Инстаграм-фейс позволяет людям выглядеть лучше? “Люди становятся все красивее, – убежден Смит. – Мир сейчас чрезвычайно нагляден, и люди хотят совершенствоваться, чтобы соответствовать его правилам”.
“Однако это был оптимистичный взгляд на ситуацию. Все еще есть ощущения, что технологии просто переписывают наши тела в соответствии с их собственными интересами – перестраивают наши лица в соответствии с тем, что увеличивает вовлеченность и симпатии в соцсетях. По сути управляют нашим телом. Не страшно ли представить, что это стало конвейером для всех и одного в частности? “Ну да, это явно ужасно”, – говорит Смит.
Беверли Хиллз, район пластической хирургии Лос-Анджелеса. В выжженном солнцем равнобедренном треугольнике между пальмами и универмагами Уилшира и пальмами и бутиковыми закусочными Санта-Моники расположены кабинеты известных докторов. Здесь можно назначить консультацию с одним из самых известных пластических хирургов-знаменитостей, чьи видео до/после в Instagram набирают до полумиллиона просмотров.
Чтобы написать эту статью, любопытно было узнать о фактическом опыте будущего тысячелетнего пациента. Для этого пришлось скачать Snapchat и опробовать фильтры, которые невероятно польстили моему лицу: они дали сияющую кожу, глаза и ресницы, как у Бэмби, и овал в форме сердца. На собственном опыте пришлось убедиться, что нанося много косметики, я по сути пытаюсь создать версию этого лица. Поэтому несложно было понять, почему тысячелетние женщины, родившиеся на небольшом расстоянии от Инстаграм-фейса, хотели приближаться к нему еще больше. В мире, где женской красоте и молодости уделяется так много внимания, как ничему больше – и где давление феминизма учит женщин тому, что самообъективация – это прогрессивно, потому что это выгодно и вписывается в современную модель капитализма: косметическая работа на первый взгляд может показаться одним из немногих гарантированных проектов с высокой доходностью, которые может организовать женщина.
Офис пластического хирурга, к которому я направилась, выглядел великолепно и мирно – это настоящий оазис селебрис. Рецепшионист, напевая “Я хочу знать, что такое любовь”, передала мне анкеты, в которых, помимо прочего, были вопросы о факторах стресса и психическом здоровье. Я подписала соглашение, а медсестра сфотографировала мое лицо с пяти разных углов. Затем в комнату вошел медицинский консультант с пышной копной волос и теплой заботливой аурой. Осторожно, чтобы не лгать и слегка встревоженная тем, что мне это не нужно, я сказала ей, что никогда не колола гиалуронку или ботокс, но мне интересно выглядеть лучше, поэтому я хотела бы знать, что посоветуют эксперты. Консультант была приветливой и сказала мне, что пока что мне нужно слишком много. Через некоторое время, как она предположила, я, возможно, захочу обратить внимание на свой подбородок, когда состарюсь, и также на свои щеки.
Затем пришел знаменитый доктор, и я ему рассказала о своих желаниях ровно то же самое, желая узнать его экспертное мнение. Еще я показала ему одну из моих отфильтрованных фотографий в Snapchat. Он взглянул на нее, кивнул и сказал: “Позвольте мне показать вам, что мы можем сделать”. Он сфотографировал мое лицо на свой телефон и спроецировал его на экран телевизора на стене. “Мне нравится использовать FaceTune”, – сказал он, что-то нажимая и водя бегунком то влево, то вправо.
В течение нескольких секунд мое лицо приобрело форму, соответствующую фотографии Snapchat. Он сфотографировал меня в профиль, и снова отфейстюнил подбородок. У меня было лицо в форме сердца и выступающие скулы. Все это было достижимо, сказал он, с помощью наполнителя в подбородка, щеки и, возможно, ультразвуковой процедуры, которая растопила бы жир в нижней трети моих щек, или мы могли бы использовать ботокс, чтобы парализовать и сократить жевательные мышцы.
Я спросила доктора, что он говорит людям, которые приходят к нему с желанием выглядеть как его самые известные пациенты. “Люди приходят с фотографиями моих самых известных клиентов постоянно, – ответил он. – Я говорю: я не могу превратить вас в них. Я не могу, если вы азиат, дать вам кавказское лицо, или даже я мог бы, но это было бы неправильно – и это выглядело бы неправдоподобно. Но если они покажут мне определенную черту, которую они хотят, я могу работать с этим. Я могу сказать: “Если вам нужна такая острая челюсть, мы можем это сделать”. Но кроме всего прочего, эти черты подходят не всем и не всегда. Вам, если бы вы пришли с желанием сделать острые углы нижней челюсти, я бы отказал: потому что это придало бы вашему лицу мужских черт”.
“Похоже, все больше людей моего возраста приходят на такую процедуру?” – спрашиваю.
“Я думаю, что десять лет назад это считалось противоцеребральной терапией, – говорит врач. – Но теперь это дает возможность сделать вам то, что даст преимущество. Вот почему приходят молодые люди. Они приходят, чтобы улучшить что-то во внешности, а не что-то исправить”.
“И это выглядит очень утонченно”.
“Даже с моими самыми известными клиентами это очень утонченно, – говорит доктор. – Если вы посмотрите на фотографии, сделанные с интервалом в пять лет, вы сможете увидеть разницу. Но изо дня в день это сделать невозможно”.
Чувствовалось, что меня слушали очень внимательно. Я искренне поблагодарила доктора, а затем вошел медицинский помощник, чтобы показать мне рекомендации и цены: инъекционные препараты в моих щеках (от 5500 до 6900 долларов), инъекционные препараты в подбородок (та же цена), ультразвуковой “липофриз”, чтобы исправить асимметрию на подбородке (от 8 900 до 18 900 долл. США) или ботокс (2 500 долл. США). Я вышла из клиники на солнце Беверли-Хиллз, немного смеясь, представляя, каково это – иметь под рукой лишние тридцать тысяч долларов. Я отправила своим друзьям фотографии моей отфейстюненной челюсти, а затем коснулась моей настоящей челюсти, совокупности плоти и костей.
Пластический хирург Джейсон Даймонд был постоянной звездой реалити-шоу “Доктор 90210” и обслуживает ряд известных клиентов, в том числе 29-летнюю звезду “Правил Вандерпумпа” Лалу Кент, которая разместила в Instagram фотографии, сделанные в офисе Diamond, и рассказала журналу People: “В каждой части своего лица я делала какую-то инъекцию”. Другой клиент – Ким Кардашьян Уэст , которую Колби Смит назвал “нулевым пациентом” для Инстаграм-фейс. (“В конечном счете, цель всегда заключается в том, чтобы выглядеть как Ким”, – утверждает он.) Кардашьян Уэст, вдохновившая своих двойников на множество косметических изменений, настаивает на том, что у нее не было серьезных пластических операций; по ее словам, это всего лишь ботокс, наполнители и макияж. Но она также не пыталась скрыть, как изменилась ее внешность. В 2015 году она выпустила книгу Selfies, которая начинается с самого первого размытого селфи, где она красива так же, как красив любой человек, и заканчивается ее усовершенствованным компьютерным селфи-изображением.
Как и в случае с доктором, которого я видела накануне, доктор Даймонд с голубыми глазами и в очках в квадратной оправе, не выглядел как бульварная карикатура на пластического хирурга. Он был молодым, и это было немного сюрреалистично.
Когда в 2004 году у него была возможность появиться на “Доктор 90210”, он решил идти на шоу, вопреки советам своей жены и медсестер: “Я знал, что смогу показать результаты, которых мир никогда не видел”. В 2016 году известный клиент убедил его создать учетную запись Instagram. Теперь у доктора чуть менее четверти миллиона подписчиков. Его Instagram позволяет пациентам видеть в нем отца двух детей и друга, а не только врача.
У Даймонда уже давно есть веб-сайт, но в прошлом его знаменитые пациенты никогда не оставляли там отзывы. “Да мы никогда и не просили, честно говоря, – говорит он. – Но сейчас все удивительно изменилось. Наверное, тридцать процентов знаменитостей, которые ко мне приходят, могут просто предложить рассказать о нас в соцсетях. Внезапно стало известно, что все эти люди приезжают к нам. По какой-то причине именно Instagram сделал это более приемлемым и нормальным. Косметическая работа стала больше походить на фитнес, предполагает доктор Даймонд. “Я думаю, что все больше внимания уделяется тому, чтобы заботиться о своем лице и теле как о части общего благополучия. Теперь это вроде само собой разумеющееся: все хорошо, чтобы выглядеть лучшей версией себя”.
Что думает доктор об Инстаграм-фейс, собирательный образ Белла Хадид, Ким Кардашьян и Кайли Дженнер, который распространяется по сети? Даймонд говорит, что он практиковался по всему миру, и везде существуют свои региональные предпочтения, и что ни один шаблон не может подходить для всех. “Но есть какая-то закономерность, – говорит врач. – Симметрия, пропорция, гармония. Мы всегда пытаемся создать баланс геометрии в лице. И когда вы посмотрите на Ким, Меган Фокс, Люси Лью, Холли Берри, вы обнаружите общие элементы: скулы с высокими очертаниями, сильный выступающий подбородок, плоская платформа под подбородком, которая образует угол в девяносто градусов”.
“Что вы думаете о том факте, что теперь у людей гораздо больше возможностей смотреть на лица знаменитостей и думать, что они тоже могут выглядеть так?” – спрашиваю у доктора.
“Мы могли бы потратить на обсуждение этого вопроса два целых дня. Я бы сказал, что тридцать процентов людей приносят фотографию Ким или кого-то другого – это понятно, что многие хотят им подражать. Но это одна из самых больших проблем, с которыми я сталкиваюсь, – обучить человека тому, разумно ли пытаться быть на кого-то похожим. Двадцать лет практики и тысячи процедур представляют мне возможность дать каждому ответ – когда я могу это сделать и когда нет или когда мы можем, но не должны по ряду причин”. Я рассказываю Даймонду о своем страхе: что если я попробую инъекционные препараты, то никогда не остановлюсь. “Это правда, что подавляющее большинство наших пациентов очень любят полученные ранее результаты, поэтому они и возвращаются”, – говорит он.
Далее мы говорим о слове “пристрастие”. Объясняю, что я крашу волосы и наношу макияж уже очень долгое время, и я знаю, что буду продолжать красить волосы и тратить деньги на макияж, не считаю это зависимостью – это мой выбор. Чувствуют ли пациенты Даймонда похожими на себя после выполнения процедур?
“Я могу ответить на это отчасти потому, что я тоже этим занимаюсь, – говорит врач, указывая на лицо. – Когда вы делаете действительно хорошую стрижку, вы чувствуете себя после лучшей версией? Здесь работает так же”.
Я отправилась к другому пластическому хирургу в Беверли-Хиллз, у которого было более трехсот тысяч подписчиков в Instagram. Я сказала доктору, что я журналистка и мне нужна консультация. Он изучил мое лицо под несколькими углами, прощупал мою челюсть и предложил именно то, что рекомендовал первый доктор. На этот раз цены были ниже: в этот раз я могла себе это позволить, если бы захотела.
Когда я спускалась в лифте, выйдя из кабинета доктора, то столкнулась с тремя очень красивыми женщинами, которым, казалось, было уже за двадцать. По возвращении в свой отель я чувствовал себя грустной, подавленной и застенчивой. Я думала, что исследую эту тему на логическом расстоянии: я могла бы жить с точки зрения идеального тысячелетнего клиента, человека, который хотел бы улучшить, а не исправить себя, который был амбициозным и прагматичным. Но у меня осталось очень специфическое чувство, некая бездонная потребность, с которой я столкнулась в раннем подростковом возрасте и которую я не испытывала долгое время.
Я наносила макияж в шестнадцать лет на собеседование в колледже; Я наносила макияж на своих гимнастических соревнованиях, когда мне было десять лет. На фотографиях с балетных концертов, когда мне было шесть или семь лет, я носила тушь, румяна и помаду, и я была так счастлива. Как изменила меня и всех нас эра, в которой обычные люди ежедневно оцениваются количественными метриками, определяя наши личности и физические “я”? И где грань между цифровым и физическим улучшением?
