Ноги скользят в месиве из земли, глины и воды. То, что несколько месяцев назад было грунтовой дорогой, сейчас превратилось в настоящее болото. Иногда ботинки полностью проваливаются в грязь, превращая прогулку по селу в серьезное испытание. Вдали время от времени разрываются снаряды и раздаются автоматные очереди. На улицах пусто. Лишь кое-где быстро пройдет человек. А увидев фотокамеру, местные только ускоряют шаги. Пытаясь избежать лишних вопросов. Так нас утром 29 февраля встречает Золотое-4. Поселок, где прошлой осенью произошло разведение войск.

“Да что тут за это время поменялось? Стрелять меньше не стали. Почти каждую ночь пуляют. И с крупного калибра тоже. Вот сегодня под утро насчитал 22 разрыва. То ли с какого-то “Буратино” стреляли, то ли Бог его знает с чего еще. Я как раз проснулся, услышал взрывы. Вышел покурить. Надо же понять: в нас оно летит или нет”, – говорит Игорь, местный.

Мужчина как раз копается в своей “Ладе”, припаркованной перед въездом во двор. Он внимательно смотрит на грязь, которая поналипала на мою обувь. “У нас же здесь обострение началось на фронте. Не знаю, получится ли у тебя с кем-то поговорить. Народ у нас не слишком хочет на контакт идти. Говорить боятся. Но можешь сходить в магазин в центре. Там люди собираются, может, кто-то и захочет пообщаться. И лучше это, иди по колее, там хоть не так грязно. А потом как до асфальта дойдешь – на него сверни. У нас все местные так ходят”, – говорит Игорь и крепко жмет руку на прощание.

Александр живет на окраине Золотого-4. Неподалеку Хутора Вольного, где в последние дни активизировались боевые действия. Утро 29 февраля началось для него в 06:00. Мужчина вышел во двор, было темно. Открыл ставни, которые закрывает на ночь, чтобы боевики не стреляли на свет. Александр собирался кормить собаку. На часах было 6:10. На Хуторе Вольном начался обстрел. Мужчина бросился в подвал во дворе. Успел заскочить внутрь. Несмотря на то, что война продолжается шесть лет, ему каждый раз страшно. Ведь никогда не знаешь, что залетит к тебе во двор: пуля, мина или крупнокалиберный снаряд. На этот раз, к счастью, торчать в холодном укрытии пришлось недолго – через 10 минут все прекратилось. Александр осторожно вышел из подвала, покормил собаку и пошел заваривать кофе. Через несколько часов ему нужно было ехать по делам в Лисичанск.

В центре села активное движение: у клуба собираются военные. По улицам время от времени проезжают бронеавтомобили. Правда, когда пытаемся их сфотографировать – военные начинают интересоваться: кто мы, откуда, кто и когда разрешил нам снимать, в курсе ли штаб Операции объединенных сил, что мы приехали в Золотое. Просят показать распечатанное подтверждение с разрешениями. Конечно же, его не существует. Военный подозрительно смотрит на электронную переписку со штабом, в которой описан наш маршрут. Когда видит ответ штаба, его брови ползут вверх.

“Это вам так подтверждение прислали? Два плюсика? Серьезно? Хорошо. Дайте сфотографирую ваше удостоверение. На всякий случай. Ну, сами понимаете. Вдруг что-то случится. И если вдруг пойдете на окраину – будьте осторожны”, – говорит человек в форме, фотографируя журналистские удостоверения.

У магазина людно. У входа припарковано несколько внедорожников. В них – солдаты. Мужчины курят и пьют кофе. Увидев нас, начинают говорить тише. К прилавку небольшая очередь, в которой стоят и местные, и военные. Увидев камеру, продавец начинает вести себя максимально отстраненно. И на все вопросы отвечает коротко: “Нет, я уверена, что вас не видела. У нас все нормально. Вам сколько сахара в кофе?” В очереди, между тем, разговоры. Все говорят по-русски или на суржике.

– Слушай, а дай мне эту колбасу. Такая она уж вкусная. Помню, в начале войны мы ее так *бошили – аж за ушами трещало. А потом она, бл*дь, куда-то пропала. А теперь вот опять появилась, – говорит пенсионерка продавщице, которая как раз отрезает кусок колбасы и быстрыми движениями упаковывает ее в целлофановый пакет.

– Люда! Давай эту х*йню возьмем! Оно же вкусное, что п*зд*ц! – кричит своей подруге другая пенсионерка, вынимая из холодильника синюю бутылку “Фанты”.

– Нам, пожалуйста, два эспрессо. Без молока. И без сливок. Спасибо, – говорят двое военных.

Трое ребят, на глаз где-то 10-13 лет, покупают несколько стеклянных бутылок “Пепси”. Школьники выходят из магазина, глядя на военных. Уходят за угол здания. Раздается слабый взрыв. Несколько мужчин в форме вместе поворачивают головы на звук. Петарда. Дети “шутят”.

– Идиоты. А если бы рука дернулась и выстрелил? Они головой думать вообще могут? – говорит человек в форме, отрываясь от своего кофе.

– Мы как-то с пацанами шли, за нами тянулись школьники. Тоже петарды бросали за спинами. Мы молчали-молчали, а я потом не выдержал, развернулся и короткую лекцию прочитал. Что так делать… не стоит, – говорит другой.

Наконец армейцы грузятся по авто и разъезжаются в разные стороны.

Мы идем к дому Александра с его соседкой Верой. По дороге она рассказывает о своих приключениях последних дней. “Мы недавно с мужем поссорились. Уже и не вспомню почему. Было это вечером. И он оделся, хлопнул дверью и куда-то ушел. Началась стрельба, взрывы. Страшно. А я еще волнуюсь: цел ли мой муж? Куда он ушел? Утро настало – я его искать побежала. Сразу к патрульным. Они у нас по улицам ходят время от времени, на авто тоже ездят. Говорю им: у вас же камера наблюдения где-то на здании есть, мой муж должен был мимо проходить. Посмотрите, есть ли он на записях. Ну, они начали их пересматривать. Расспросили, когда ушел, в чем одет был. Шутили, мол, может он к любовнице решил прогуляться? Но какая, к черту, любовница, ему 64-й год идет! Я тем временем на телефоны знакомым звоню. Расспрашиваю, может, он где-то у них? Наконец, дозвонилась к куму. И трубку мой муж поднял. Я снова к патрульным. Говорю: не ищите, нашелся. Ребята хорошие такие, предложили за ним съездить, на машине привезти. Но нет. Пусть ногами ходит. Много чести”, – говорит женщина. Она спешит на автобус до Лисичанска, который скоро должен отправляться из центра поселка. Прощаемся с ней на перекрестке возле местного клуба.

За этот год для Александра самый страшный день – 18 февраля. Он проснулся рано из-за взрывов. Мины падали в Ореховом. В нескольких километрах от его дома. А потом начали приближаться. Около 6 утра начался бой в районе Хутора Вольного – совсем рядом. В этот момент мужчина традиционно кормил свою собаку во дворе. Успел заскочить в погреб. На огород прилетело несколько ВОГов (осколочный снаряд для подствольного гранатомета – ред.). Грохот не прекращался. На позиции военных падали крупнокалиберные снаряды. В погребе, в котором было +3 градуса, Александру пришлось просидеть 4,5 часа. Чтобы не замерзнуть, он начал перебирать картофель. Затем морковь. Потом другие овощи. Выйти на поверхность он смог только после 11:00. Снаружи его встретил испуганный и голодный пес.

Чем ближе подходим к окраине – тем меньше во дворах видно машин, тем меньше разбиты дороги. И больше разрушены войной дома. Наконец болото под ногами превращается в грунтовую дорогу. Через несколько метров встречаем двух соседок нашего знакомого Александра. Они говорят: мужчины сейчас нет дома, он куда-то ушел по делам. Но должен скоро вернуться.

“А вы журналист, да? А то приезжает к нам телевидение, сюжеты снимает. А потом говорит ложь. Мы тут все за мир. Надеялись, что с разведением (произошло осенью прошлого года в части Золотого-4, которая ближе к контрольному пункту въезда-выезда “Золотое” – ред.) Станет как-то спокойнее. Меньше будут стрелять. Но нет. Кажется, даже еще больше стреляют. И ты едва не каждую ночь просыпаешься. И тебе на самом деле все равно, от звука чьих взрывов и кто там стреляет. Это очень страшно. И уехать некуда. И нет возможности. Потому что для этого деньги нужны. И мы думали, что Зеленский молодой, еще не в системе этой. Может, у него получилось бы мира добиться. Но нет”, – говорит Виктория.

“Молодежи у нас почти не осталось. Одни старики. Ну потому что работы нет. Будущего здесь нет. Да и какое будущее, инвестиции, о которых политики говорят, если у нас тут война. В школу где-то до 40 детей ходит всего. Но наших старшеклассников недавно вывозили на отдых волонтеры. В Киев. На выходные. Там у них куча разных встреч была, экскурсий: на радио какое-то ходили, на базу “Динамо”, кажется, ездили. Короче, им очень понравилось. И летом тоже детей вывозят на отдых”, – говорит ее подруга Юля.

На дороге появляется группа людей. Впереди – Александр, наш знакомый. В руках у него два больших синих пакета с коробками. Внутри – несколько кроликов, которых мужчина хочет попробовать разводить. Идем вместе с ним домой. Нас сопровождают собаки, которые пытаются заглянуть Александру в коробки.

До войны Александр работал строителем. Даже несколько раз ездил в Москву. В 2009-м вернулся в Золотое. Нашел работу в Луганске – нанялся следить за домом одного бизнесмена. Только началась война – работодатель уехал за границу, оставив свое недвижимое имущество на оккупированных территориях: дом, офис и несколько магазинов. Александр говорит: возможно, и хотел бы уехать, но нет на это денег. В начале войны не мог этого сделать – жил с мамой, которой тогда было 86 лет. Она умерла в 2017 году. Тогда же он забрал к себе тещу с неподконтрольных Украине территорий. Она умерла от сахарного диабета в 2018-м. Его звали к себе родственники. В Новоайдар на Луганщине. Он только шутит. Говорит: как лопата, чтобы деньги грести, появится – сразу переедет.

Мы сидим на кухне, в доме. Мужчина как раз закончил рассаживать кроликов по клеткам. Говорит, сейчас разводить животных – дело рискованное. Ведь обстрелы. Но надо за что-то жить. Поэтому решил попробовать. Тем более, что когда-то занимался подобным. На часах скоро два. Мужчина заваривает кофе и показывает “сувениры”, которые недавно прилетели в огород – остатки от ВОГов. Говорит, что иногда во время обстрелов днем ​​не успевает спрятаться. Поэтому ложится на матрас у печки и ждет, когда все закончится.

“На самом деле эта же стена разве от осколков защитит? А если будет прямое попадание снаряда – вряд меня что-то спасет. Всякое бывало. Вон, ставни у меня побиты – это в 2015-м прилетело. Как-то летом с кумом сидели на кухне, обстрел начался – мы с ним вдвоем на полу лежали, пережидали. Боюсь, что военных заберут с их позиций. Из-за разведения. Сейчас к позициям от моего дома несколько метров, может до километра. И если их не будет – это же сразу сепары зайдут. Точно говорю. И как бы они тех, кто армии помогал, на столбах не повесили. Поэтому я против всех этих разведений. Хотя среди местных другие настроения есть. Недавно “1+1″ приезжали, снимали сюжет. Так одна женщина рассказывала, что это все на самом деле украинская армия всех убивает. И американские солдаты. Представляешь?!” – мужчина смеется, попивая кофе.

За разговором проходит час. Время отправляться из деревни. Александр обнимает нас на прощание. Не успеваем сделать и десятка шагов от дома – за спиной громкий взрыв. Потом еще. И еще. Слышны автоматные очереди. Кажется, это опять в районе Хутора Вольного. Или Орехового. Ускоряем шаги и выходим к местному клубу. Военные уже разъехались. Стоит только авто патрульных. С бойцами роты “Святослав” (бывший батальон полиции “Кировоград” – ред.). Сначала мужчины не слишком разговорчивы и советуют обращаться в пресс-службу. Но потом соглашаются немного поговорить.

“Да что тут делать в Золотом? Так, одна показуха. В Новотошковке, Ореховом – вот там сейчас война, сепары на прорыв пошли. И при этом туда ездит школьный автобус. Вот туда вам ехать надо. Потому что у нас все так же, как осенью. Время от времени на окраину прилетает, да. А некоторые местные может несколько разочарованы, что с Золотого-4 войска не вывели. Что здесь не “серая” зона. Может, кто-то хотел на этом денег заработать. Не знаю, торговать контрабандой, например. Но не вышла бизнес-схема. А мы … мы улицы патрулируем, наша рота. И в Катериновке тоже. Там тихо пока. Ведь войска немного развели. Но там разведение было в небольшом квадрате – около километра на километр”, – говорит полицейский.

В другой части села, ближе к зоне разведения, праздник. Прямо посреди улицы местные поставили чучело Зимы. Также вынесли стол и несколько табуреток, поставили их прямо на мягкую сырую землю. Приготовили нехитрый обед: блины, коньяк, самогон. Мужчины и женщины смеются, играют в карты. Вокруг них носятся две маленькие породистые собаки. Нас зовет в гости их соседка – Валентина Адамовна. От ее дома до позиций армии около километра. Когда-то в 70-х она с мужем перебралась в Золотое с Волыни. И здесь осталась. Сейчас живет одна. Ее муж умер осенью 2016-го. В очереди за водой, которую привезли спасатели.

Пенсионерка заводит нас в дом, на кухню. Также показывает свои “сувениры” с войны: пули разного калибра, которые она прошлой весной нашла у себя в огороде. Говорит, разведение особенно на ситуацию не повлияло. А с нового года обстрелов даже стало больше.

“Это когда встреча во Франции состоялась, да-да-да. После нее стали чаще стрелять. До сих пор время от времени прячемся в погреб. Хотя больше всего страдают люди на окраине, где Саша живет. У него же за домом террикон – там позиции наши. А перед Сашиными домом линия фронта. И вот когда сепары по террикону стреляют – все, что не долетает, падает к Саше во двор. Это ближе к Хутору Вольному. Когда начинаются сильные обстрелы, выходишь на крыльцо. Слушаешь, куда летит: если к нам, то надо прятаться под землю. А если от нас – то, прости Господи, пусть уже и летит. 18 февраля так стреляли – ужас. Ноги от ужаса немеют, но в погреб надо. Спасибо Рассее”, – рассказывает женщина.

Говорит, односельчане дразнили ее с мужем. Называли “бандерами”. А, бывало, идут они по улице, а им кричат ​​”Слава Украине!” в спины. “У меня муж в Нововолынске учился. А потом его по распределению отправили на Донбасс. Ну и я, молодая, глупая, 19 лет мне было, за ним поехала. Вот так с 1975 года здесь и живем. Но так не хотелось в Донбассе жить – не поверите. Другое дело Волынь: природа, свежий воздух. Тем более, я с Шацкого района родом. Мы все с мужем думали уехать. Договорились в 2016-м, что зиму еще в Золотом пересидим, а затем все бросим и убежим. Но мужа не стало. Мне дочь все время звонит, криком кричит: “Мама, бросай все, давай к нам в Киев”. Но куда я поеду? У меня здесь муж похоронен”, – рассказывает Валентина.

Она редко выходит из дома. Разве что в магазин. Из развлечений – телевизор с российскими телеканалами, чай с подругами и вязание. А еще она старается не реагировать на односельчан, которые не против прихода Новороссии. Но в разговоре с нами не сдерживается: “Помню, когда самолет в Луганске сбили (речь о Ил-76, который пророссийские боевики сбили 14 июня 2014-го), то некоторые бегали, кричали, мол, капец нацикам пришел, самолет сбили, Путин столько войск прислал, ща всех разбомбят. Я мужу сказала: молчи, побереги нервы, не заводись. Хотя, как по мне, пусть бы тот Путин уже сдох. Может, хоть порядок какой будет. А те, кто о Новороссии кричат ​​- пусть туда едут. Но нет, они к нам за пенсиями катаются”, – говорит женщина.

Говорим с ней о контрольном пункте въезда-выезда, который должны были открыть осенью. “Он действительно нужен. Ведь у людей семьи в Первомайске остались. Родственники. Что так, что так ездят. Только сейчас через Станицу Луганскую делают крюк. До сих пор. Хотя политики приезжали, президент приезжал, все рассказывали, что обязательно откроют КПВВ “Золотое”. Божились. Но так этого и не произошло. Сепары несколько раз процесс срывали. Нулевой блокпост из Золотого в Первомайск до сих пор закрыт”, – жалуется пенсионерка.

Выходим с ней на улицу. Ее соседи уже собираются жечь чучело Зимы. Ждут маленьких детей, чтобы те посмотрели. Один из мужчин берет бутылку из-под пива, от которой пахнет бензином. Обливает чучело. Скручивает кусок ткани. Пропитывает ткань топливом. Поджигает. Бросает. Самодельная баба-Зима моментально загорается.

Пламя быстро съедает старую одежду чучела. Солома и сено горят немного дольше. Женщины радостно кричат ​​”Зима ушла, весна пришла!” Мужчины, между тем, продолжают пить. Слышно, как кто-то из них радостно вскрикивает: “Ты смотри, а ей платье вверх подняло!!!” Все зашлись хохотом. Мужчины скручивают себе по самокрутке.

– Виталик, это у тебя шо, конопля? – спрашивает одна из женщин.

– Это медицинская ма-ри-ху-а-на! Тем более, ее легализовать хотят. Так почему бы не покурить, – мужчина лихо пальцами скручивает лист бумаги, в который насыпана измельченная конопля.

Его коллега в белом ватнике, который сидит рядом на шатком табурете, скручивает такую ​​же сигарету. Несколько раз затягивается. Его клонит набок. И мужчина вместе с табуретом падает в мокрую землю. Пытается подняться. Бесполезно. К нему подбегают несколько человек, и благодаря групповым усилиям его ставят на ноги.

– Говорил же тебе: надел бы спецовку. А так белую, чистую одежду вывалял, – говорит мужчина, который поджигал чучело.

– Что, конопля ударила в голову? – спрашивает Валентина Адамовна.

– Да нет, просто табурет плохой, – говорит другая женщина.

Вокруг пожарища, которое осталось от чучела, бегают дети и собаки. За столом продолжают распивать самогон. Мужчина в грязно-белой спецовке медленно идет домой.

Скоро весна. Александру надо заниматься огородом. Скорее всего, как и в прошлом году – под обстрелами. В течение нескольких дней. Так же придется за ним и ухаживать: под свист пуль и снарядов, время от времени ползая в погреб, чтобы пересидеть наиболее активные фазы боев. И он такой в ​​селе не один. У большинства людей здесь огороды, несмотря на опасность. Ведь овощи позволяют сэкономить деньги, которых у местных пенсионеров не слишком много. Александр уже и не надеется на тишину – убежден, что война будет продолжаться. Главное для него, чтобы его дом на окраине не оказался в “серой” зоне. И чтобы из Золотого-4 не ушли украинские военные.

По пустой улице покачиваясь идет человек. Время от времени он вытягивает ноги из болота, которое когда-то было дорогой. Увидев нас, вскрикивает: “О, а я все искал, где бы себе достать фотокамеру. Ну-ка снимай! Ой, спокойно, я так шучу”.

Это Николай. Местный. К вечеру вышел прогуляться по деревне, заглянуть в магазин. Много говорить о войне боится. “Так ты записываешь? А вдруг я что-то ляпну, а ко мне придет СБУ потом? Ну да, стреляют в нас и дальше. Хотя и разведение. Но официально здесь – мир и тишина. И честно – сколько это уже может продолжаться? Великая отечественная длилась 5 лет. А здесь уже скоро седьмой год пойдет. Да и разве это война? Сидят вот по окопам и стреляют друг в друга. Собрался бы уже Зеленский с Порошенко и куда-то в “серую” зону, и сели бы с кем-то … ну с кем там договариваться надо? На*б*нились бы самогона. И договорились бы. Потому что без конца эта война продолжаться не может. Мы вот иногда с женой ссоримся. Она у меня из Ровенской области. Я ее “бандеровкой” называю. А она обижается. А вообще, знаешь что? Я бы так хотел в Киеве побывать. Это моя мечта. Увидеть Крещатик, каштаны. Ведь я только два крупных города видел. И то еще во времена СССР. И один из них ночью, когда нас, военных, из Германии после службы домой везли самолетом”, – мужчина машет нам на прощание рукой и идет в магазин.

Пропитанная водой земля липнет к обуви, заставляя скользить. Путь из центра до выезда из села занимает минут 20. Наконец выбираемся из болота на твердый асфальт. Вечереет. Мимо нас проезжает последний автобус Золотое – Лисичанск. Из дома неподалеку на всю округу звучит “Деее-спааа-сии-то” – вероятно, хит всех сельских дискотек последних лет. Вдали, в другом конце села, грохочут минометные взрывы. Стреляют автоматы.

P.S. Часть имен героев материала изменена.