Тарас Чмут, сержант морской пехоты, председатель правления волонтерского фонда «Вернись живым»

Я давно работаю с Украинской милитарным порталом. И с начала войны в Донбассе много наших знакомых военных выполняли боевые задачи на востоке. И, соответственно, просили о помощи. Какими-то минимальными вещами. Например, это были бронежилеты для 8 полка Главного управления разведки. Конечно, до этого наша команда не занималась волонтерством. Мы не знали, какие бывают бронежилеты и где их покупать. Но мы не придумали ничего лучше, чем самим разобраться в вопросе, скинуться деньгами и закрыть эти базовые потребности. И так один, второй, третий раз. Наконец, эта история затянулась на несколько лет.

Конечно, со временем потребности военных менялись. Сначала нужны были самые необходимые вещи: еда, форма, средства защиты, связи, наблюдения. Также была нужна ночная оптика и автомобили. Были и необычные просьбы. Например, однажды пришлось оплачивать доставку погибшего, так как государство не могло этого сделать. Как-то пришлось закупать черную пленку, из которой потом делали мешки для 200-х (погибшие в результате боевых действий – ред.).

В 2014 сбрасывали вертолетом в окруженный аэродром Краматорска генераторы, чтобы у военных было электричество. Передавали радиостанции аэронаводчикам, когда еще авиация летала. Даже ставили навигационное реле на судно Военно-морских сил. Были очень странные и разные потребности. При этом не могу сказать, что государство ничего не делало. С 2014 года оно включилось и начало решать часть задач. В первую очередь с едой, формой, медицинским обеспечением, бронежилетами.

И по состоянию на 2020 год нет нужды в пище, одежде, снаряжении. В то же время, есть вопросы, к которым у государства руки до сих пор не дошли. Например, подготовка личного состава, специалистов в довольно специфических сферах, как вот отдельные виды разведки. Нужны 3D-принтеры, на которых печатают детали и агрегаты. Нужны средства радиотехнической разведки – широкополосные и направленные антенны, например. Планшеты со специфическим программным обеспечением. Так же нужны специфические боеприпасы, например высокоточное снайперское оружие. Фонд «Вернись живым» еще передает тепловизоры, хотя такой большой потребности, как прежде, в них уже нет. Так же с приборами ночного видения – их достаточно закрыли благодаря международной помощи от США, Канады, Великобритании.

Среди актуальных потребностей, наверное, это подготовка. Хорошие инструкторы не готовы работать в государственных структурах по ряду причин. Но это нормальная практика. В Соединенных Штатах, например, так же гражданские подрядчики могут готовить военных специалистов. Также есть потребность в средствах разведки. Например, в видеокамерах, которые сейчас на фронт передает «Вернись живым». Они позволяют уменьшить потери от снайперского огня. Потому что камера позволяет вести наблюдение круглосуточно, с возможностью записывать видео. И все это можно делать из сухого и теплого блиндажа, а не высовываясь из окопов. Плюс на видео можно зафиксировать, как террористы нарушают режим тишины: например, выходят и обстреливают наши позиции из гранатометов. Если же начнутся активные боевые действия, то камеры позволяют корректировать огонь.

Относительно транспорта, то волонтерские джипы еще нужны. Здесь все просто: можно ехать на КрАЗе, у которого огромные расходы топлива и который удобная и большая мишень. А можно ехать на джипе, например, Toyota. И это совсем иначе: автомобиль поменьше съедает меньше топлива, он быстрее. Наконец, на нем проще перевезти двух-трех человек с позиции на позицию. Конечно, все это можно делать и на КрАЗе, но это как развозить почту на автомобиле Hummer.

Примерно с 2018 милитаристский портал перестал волонтерить. Да, до сих пор мы точечно решаем отдельные вопросы, если нас об этом просят давние друзья. Также у нас есть с десяток различных спонсоров, которых мы можем попросить что-то купить и передать ребятам. Если же говорить о «Вернись живым» – фонд продолжает работать. Он меняет направление работы и пытается использовать деньги эффективно.

Относительно денег. Так же, как и в начале волонтерства, средства жертвуют люди. Очень разные суммы. Иногда помогает бизнес, украинская диаспора. Иногда крупные компании делают акции, когда определенный процент от прибыли передают в наш фонд. Пожертвований стало меньше. Но это связано с уменьшением активности на фронте, с общим информационным фоном в обществе. Однако если мы пишем, что срочно нужны средства для решения неотложных проблем – люди помогают и мы в довольно сжатые сроки закрываем огромные потребности. Как по мне, в этом сила украинцев, которые могут сплотиться в нужный момент.

Когда началась пандемия, то «Вернись живым» начали закупать ПЦР-тесты для военных в зоне ООС. Для начала мы закупили 1000. Также помогали базовыми вещами: дезинфекторы, реагенты, средства индивидуальной защиты. Нашей задачей было выявить и локализовать военных, которые могли бы заболеть COVID-19, не допустить распространения болезни через суперразноссчиков – военных, гражданских которые контактируют с большим количеством людей. Впоследствии мы с командованием медицинских сил сформировали запросы на текущие нужды. Волонтеры снова помогли с первостепенными вопросами, как и в 2014 году. Ведь государство – это большой и инертный механизм, который долго запускается, которому надо время, чтобы закупить те или иные вещи и доставить их к военным.

Иван Богдан, коммерческий директор в частной компании

Для меня как для гражданского любое из военной темы сначала было необычным: берцы, амуниция, спутниковые телефоны, тепловизоры. Все было новым. Конечно, сначала было сложно разбираться с потребностями, но есть Google, военные, с которыми ты работаешь. Ты подробно расспрашивают о необходимости, например, какой именно тип амуниции или техники нужен. И твоя задача – найти оптимальное решение по цене и времени, за которое можно найти «заказ». На самом деле, все как в бизнесе: нужно найти деньги и организовать логистику. Если говорить о каком-то курьезном случае – то однажды ребята с Правого сектора, которые были в Песках, попросили им привезти пиццу.

Потребности армии за годы войны менялись. Сначала военные были голые-босые, и это не просто слова. Было много проблем, которые нужно срочно решить. Впоследствии вопрос с базовыми потребностями – формой, обувью и т.д. – решался, но оставалась незаполненная ниша различных специфических вещей. Например, спецтехника и автомобили. На фронт продолжали возить продукты, но как приятное приложение. Это помогало людям в тылу чувствовать себя частью волонтерского движения. И чего только не делали. Даже мишленовского уровня торты.

Конечно же, волонтерство сказывалось на жизни, ты забираешь время у своей семьи и бизнеса. Думать на 100% о бизнесе в периоды активных боев на востоке было сложно. Как по мне, в те времена это было типичным для большинства активных и неравнодушных людей. Также была физическая усталость. И это закономерно. Ты делаешь большой кусок работы, у тебя сотни километров ночных поездок на фронт. Да, это было сложно, но пожаловаться на моральное истощение не могу. Выгорание приходит тогда, когда ты не видишь результата от своих действий. Кроме того, на фронте всегда видишь тех, кому действительно тяжело.

Сейчас я почти не занимаюсь волонтерством, давно не был на фронте. Все, что осталось – это общение с военными, которые были и остаются на войне. Также время от времени передаю небольшие посылки или помогаю с ремонтом автомобилей для армии. Например, когда нужно подготовить авто на зиму. Средства больше не собираю, преимущественно помогаю самостоятельно.

Волонтеры в Украине выполняют часть работы, с которой в силу разных обстоятельств не может справиться государство. Это подтверждение, что госаппарат несовершенен. Да, сейчас оснащение армии стало лучше, но работы для тех, кто продолжает заниматься волонтерством, хватает. Например, медицина, учебные курсы для военных, социальная адаптация для тех, кому сложно вернуться в мирную жизнь.

Мария Назарова, военный медик

Мой первый опыт волонтерства пришелся на школьные годы, когда мы с друзьями делали благотворительные ярмарки. Но по-настоящему оно началось во время Майдана. Мне тогда было 17 лет, я училась в университете Шевченко на философии на первом курсе и принимала участие в студенческих протестах. Помню первый штурм Майдана 30 ноября: все сидели дома, смотрели стрим. И я разозлилась: как ходить с плакатиками – то мы можем, а как защититься во время штурма – то никого нет. И я в ту ночь собрала аптечку, чтобы оказывать первую помощь, и ушла. Так случилось, что присоединилась к медицинской службы Майдана. Сначала работала в мобильных бригадах, а затем, в январе, мы организовали два медпункта на Грушевского, одним из них я руководила, хотя была еще совсем маленькая. Но так бывает, что кто-то в определенный момент должен брать на себя ответственность. И этот «кто-то» – ты.

После Майдана стало понятно, что надо работать для Крыма и Донбасса. В первые месяцы я не ездила на восток. Наблюдала за происходящим через друзей. И хотя было очень страшно и хреново, но казалось, что эти события – временные. Реальное осознание, что в стране война, пришло после того, как погиб первый человек, которого я знала лично.

Я на самом деле не так много вещей собирала для военных. Ведь было много людей, которые делали это лучше меня. Плюс мне было страшно купить что-то не то. Зато я переводила иностранные протоколы и преподавала тактическую медицину. Начала работать инструктором по тактмеду.

За время войны мое волонтерство изменилось. И это хороший пример. Для меня единственное, что надо делать в 2014-2015 годах – учить, учить, учить военных. Мы ездили в учебные центры, на фронт. Приходилось расставлять приоритеты, учитывать, кто едет на ротацию и в первую очередь помогать именно им. Это был какой-то непрерывный конвейер. А 2016 году к нам в Украине приехали американские инструкторы, которые должны были обучать боевых медиков по своим стандартам. И я была одной из 20 человек, которые с ними учились. При этом нас не только учили, как, условно говоря, ставить катетер. Мы это и так умели. Нам объясняли, как преподавать, как выстроить сотрудничество между оперативным и стратегическим уровнем. И в конце мы создали 205 учебный центр в Десне, написали учебную программу, ее утвердил Генеральный штаб. И это можно назвать институциональным закреплением нашей волонтерской работы. Да, до сих пор есть проблемы, до сих пор самодеятельность, не всегда может хватать ресурсов. Но ситуация по сравнению с 2014-2015 годами стала значительно лучше. Наконец, я перешла работать в Генштаб, волонтерство стало моей работой. И, по-моему, это логическое развитие. Среди создателей этого учебного центра в основном были волонтеры и добровольцы, которые потом стали военными.

Но я не говорю, что все волонтеры должны идти в армию. Просто для меня это логическое развитие. Да, сейчас отношение к волонтерам могло измениться. Но я не плачу за 2014 годом. Когда хаотическое движение прекращается, ты начинаешь видеть слабые места. Например, шесть лет назад я могла бросить 100 грн на карту и не думать, кому, зачем. Сейчас я несколько раз подумаю, проверю информацию. Потому что появились псевдоволонтеры, есть истории о том, как они воруют деньги, которые им жертвовали на помощь. Таких людей очень немного, но они бросают тень на весь волонтерское движение. Кроме того, возможно, люди ждали, что государство очень быстро решит любые проблемы. Но это работает иначе. Например, волонтеры могли вылезти из шкуры и получить «то же самое, но с перламутровыми пуговицами». Волонтерам можно было сегодня позвонить и завтра попросить привезти какую-то очень нужную вещь. С государством так не получается. Здесь бюрократия и надо заполнять журналы учета для журналов учета. Но, по-моему, это значительно лучше, чем ничего. И, думаю, эта проблема со временем также исчезнет.

Волонтерство связано не только с армией, ведь мы ежедневно можем делать кучу добрых дел. Например, мне часто приходится знакомить между собой людей, которые потом создают хорошие проекты. В свое время мы делали «Реаниметро» (общественная инициатива по установке дефибрилляторов в метро – ред.) И работали за несколько департаментов КГГА. В конце концов, есть люди, которые следят за судами, пишут, где и когда будут заседания. Есть люди, которые пытаются что-то изменить с помощью петиций и обращений. Есть люди, которые разрабатывают общественные бюджеты и агитируют за них голосовать. У меня есть знакомый, который мониторит все закупки КГГА. Да, это открытые реестры, да, я могла бы сама это сделать. Но я не могу сопоставить 20 списков, проверить КВЭДы и коды. А он это делает в свободное время. Работает с огромными массивами информации. Это работа аналитика, за которую другим людям платят большие деньги. И вот таких людей по-доброму называют сумасшедшими. Но они фактически волонтеры.

Я ежемесячно делаю ряд автоматических платежей в поддержку различных волонтерских проектов. И они не связаны с войной. Это приюты для животных, поддержка украинского контента, люди, которые пытаются решить проблемы окружающей среды. И это может быть странно: почему во время войны моя поддержка на идет армии? Да, я поддерживаю «Вернись живым». Они делают работу, которую кроме них не сделает никто. Да, есть еще ряд благотворительных организаций, направленных на армию Народный тыл, Эвакуация +, Ангелы Тайры. Но я больше обращаю внимания на гражданскую жизнь. Потому что в ней на самом деле столько проблем, что армия на их фоне сейчас – это место, где все прекрасно. И еще я вспоминаю такую ​​фразу: «Вот когда ребята вернутся из АТО, они все сделают». Меня это очень бесит. Во-первых, военные не обязаны решать все проблемы страны. Во-вторых, общество должно дать защитникам и защитницам безопасную и комфортную мирную жизнь, в которую можно вернуться.

Юлия Кузьменко, врач

Для меня волонтерство началось с Майдана. А потом началась война. Моя первая поездка была с врачами Майдана в батальон Донбасс. Это было в апреле 2014-го, этот батальон только создали. И мы учили бойцов тактической медицине. Ну и немного купили медикаментов. Собственно, после Майдана такой переход к волонтерству во время войны был органичным. Моя семья помогала военным постоянно. Мой двоюродный брат служит в Вооруженных силах, в 92-й бригаде. Тем более, наша семья – выходцы из Донбасса и эта война нам не чужая.

Собственно, военных медицине я почти не учила, я гражданский медик и тактическую медицину так хорошо не знаю. Поэтому я помогала с другими вещами. Например, в 2014-м мы не знали за что хвататься и что везти – нужно было все. Тогда мы возили в основном медикаменты, гуманитарную помощь для населения, собирали деньги на автомобили для военных. Понятно, что для одного человека это трудно, поэтому мы кооперировались с другими. Когда армия стала более обеспеченной, отпала необходимость в бронежилетах, стало нужно меньше аптечек, то мы переключились на бытовые вещи: генераторы, бензопилы, лопаты, скобы. Также покупали для армии дроны.

Я считаю, что государство в своей работе не должно ориентироваться на волонтерскую помощь. В смысле, если волонтеры что-то закупили, то это не значит, что вопрос закрыт. Так или иначе, этим должно заниматься именно государство.

На войне потребности у гражданских и военных разные. Но мы возили им, например, сезонные лекарства, которые покупали для военных, гражданских и детей, живущих в зоне боевых действий. Но в волонтерстве, на мой взгляд, самое трудное и самое сложное – это работать с семьями погибших. И не каждый сможет это потянуть.

В прошлом году меня обвинили в убийстве Павла Шеремета, и это очень меня повлияло. Я сейчас под круглосуточным домашним арестом с браслетом на ноге. Я уже и не врач, и не волонтер. И, по-моему, вся эта история, эта клевета – это подрыв доверия к волонтерам в обществе. Он неудачный, но все же состоялся. И это касается не только меня. Под прессинг попали и другие волонтеры, например Наталья Воронкова. У этих людей проходили обыски, их допрашивали. Возможно, волонтеры и не нужны этой системе, но я точно знаю, что они нужны государству и обществу.

Оксана Медвидь, общественный деятель

Волонтерить я начинала с детских домов, когда мне исполнилось 18 лет. Однажды подруга предложила ко Дню Святого Николая подготовить подарки и отвезти их в детдом. И это оказалось настолько моим делом, что я начала делать собственные проекты. Но во Львове детдома были обеспечены, поэтому я решила помогать таким учреждениям в области. Мы помогали детям развиваться, в общем объясняли, как справиться в жизни, чтобы когда они вышли в свет, знали как искать работу, поняли, какую хотят выбрать профессию. Я по специальности психолог, поэтому проводила для них тренинги, профориентацию. Вместе с детьми мы мастерили сувениры на продажу и за вырученные деньги покупали вещи, нужные детдома от новых окон до одеял и подушек.

Затем начался Майдан. Во Львове я помогала с отправкой людей в Киев. У нас был центр, который занимался этим вопросом. Я занималась регистрацией людей, мы помогали искать транспорт, которым можно было бы доехать до Киева. В те времена это было сложно, ведь власть преследовала перевозчиков. Уже к концу протестов, когда вся милиция исчезла, помогала организовывать самооборону, которая патрулировала Львов. У нас было около 4 тыс. человек, которые должны были обходить свои микрорайоны.

Когда протесты завершились, мы хотели открыть благотворительный фонд для поддержки майдановцев. Ведь было много травмированных, были семьи, у которых погибли родственники. Мы уже разработали устав, назвались и хотели регистрироваться. Тем более, что у нас еще оставалось около 1, 5 млн  грн пожертвований от людей. Вы не представляете, какие суммы жертвовали. И за каждую потраченную гривну мы отчитывались, составляли Google-документы, каждый мог посмотреть куда и зачем потрачены деньги. Однако однажды нам позвонил знакомый военный, рассказал, какие проблемы начались в Крыму. Рассказал, что там погиб военный, которого можно было бы спасти, если бы у него был шлем и бронежилет.

В тот же день мы собрали совещание. Еще не чувствовалось, что может прийти война, но мы понимали, что надо помогать. Мы советовались с военными, пытались выяснить, что нужно в первую очередь. Они нам объясняли, что на складах нет ни шлемов, ни бронежилетов. Поэтому мы занялись их поиском. Наконец, на 1,5 млн  нам удалось купить 400 шлемов и бронежилетов. Но была одна проблема: амуниция лежала на складах в Германии и было непонятно, как их переправить в Украину. Ведь если бы мы попытались их завезти, это было бы не совсем законно. Поэтому мы придумали операцию «мурашки». Мы призывали людей помочь, нашли транспорт, который вез людей на границу. Там они переходили в Польшу, там забирали бронежилет или шлем и на себе проносили в Украинуе. И говорили, что это для собственной безопасности. И я очень благодарна польским пограничникам: такие объяснения звучали дико, но формально были законны. И нас пропускали. И так нам помогали люди разного возраста: от 18 до 80 лет.

Также мы собирали фуры на фронт. И ездили командой каждые 2-3 недели. Возили от 40 до 80 тонн помощи. Это 2-4 фуры. Как минимум всегда был грузовик с водой, а за ним ехала амуниция: форма, бронежилеты, каски, обувь, прицелы, тепловизоры. И так продолжалось два года. Потом стало проще. Сейчас мы не прекратили ездить на фронт, но теперь это случается значительно реже: раз в два-три месяца. И ездим уже микроавтобусами. Возим специфические вещи,  для моральной поддержки. Например, в 2016 году у нас была операция «Вареник», когда мы собрали людей, чтобы налепить для военных вареников. А потом наняли фуру с рефрижератором, чтобы это довезти солдатам.

Сейчас потребности изменились. 2014-2015 году нужно было  все. Доходило до того, что мы оставляли военным свою обувь, потому что они ходили в резиновых шлепанцах. Сейчас армия обеспечена лучше, но военные иногда злоупотребляют волонтерской поддержкой. Потому что привыкли, что все вопросы можно закрыть таким образом. Но наши люди есть при Минобороны, мы знаем, что есть и чего нет на военных складах. Поэтому мы учим ребят решать вопрос иначе. Из того, что нужно сейчас – это стройматериалы, запчасти для автомобилей. С этим мы помогаем.

На самом деле, я бы хотела, чтобы мое волонтерство было другим. Я бы хотела больше времени уделять проблемам экологии, учить людей сортировать мусор. Потому что от этого зависит будущее. Хотя и в вопросах войска, и в вопросах экологии должно было работать государство. Но это нереально. И, по-моему, мы, как граждане, должны сделать максимум. Например, параллельно с помощью военным мы начали заниматься больницами. В свое время благотворители передавали нам очень разную помощь, в частности многофункциональные кровати, которые на фронте не нужны. В то же время в наших больницах были ужасная, еще советская мебель. И мы взялись их обновлять. В 2016 г. мы завезли около 2 тыс. новых кроватей в больницы. А за следующие 5 лет хотим закрыть этот вопрос для всех львовских медучреждений. Да, мы не можем решить глобальные проблемы и кардинально изменить медицину. Но мы можем завезти новую мебель. Мы можем попытаться помочь государству, чтобы ему в дальнейшем было проще решать проблемы, которые исключительно в ее компетенции.