Переводная проза

Джордж Сондерс, Линкольн в бардо (КХ, 2019, перевел Андрей Маслюх)

Очевидно, роман Сондерса – не самый причудливый из тех, что  получали Букера; в нем много арт-наценки и мало арт-мейнстрима, из него сочится эксперимент и даже авангардность, но настойчиво хочется советовать широком читателю. У президента Линкольна умирает от тифа 11-летний сын, Вилли, однако умирает не в один момент, а, так сказать, пролонгировано, оказываясь между мирами, собственно – в бардо. И он там не один, есть еще куча почти-мертвецов, которые до смерти хотят рассказать свои истории, крайне странные и вполне тривиальные; ну и Линкольнов в том бардо, значит, двое, отец и сын.

А поскольку все здесь множится, то и способов описать роман также существует несколько: постмодернизм «с человеческим лицом» (да цитатность и рваность, но осмысленная), новый литературный историзм (так много работы с источниками), готично-черноюморный микс (так же смешно). Быть бы книге Сондерса объектом культа для маленького круга, однако все перекрывает интонация, где и сочувствие, и трепет, и тревожный мистицизм, и много гуманизма. Вот это и привлекает читателей: эксклюзивный здесь не способ повествования, а как раз  эмоциональная окраска. Человеческое, слишком человеческое.

Тем, кто любит литературные игры, но «Радугу гравитации» Томаса Пинчона грызть не собирается.

Биография

Уолтер Айзексон, Леонардо да Винчи (Наш Формат, 2019, перевела Ярослава Стриха)

После «Инноваторов» один из самых читаемых, систематических и амбициозных биографов нашего времени взялся за да Винчи – и лучшей кандидатуры не найти: флорентиец был гением и ґиком заодно. Конечно, американец предает глубины и реалистичности всем базовым ассоциациям, которые возникают в головах вместе с фамилией итальянца: «Мона Лиза», «Тайная вечеря», катапульта, крылья, «Витрувианский человек», зеркальный почерк; и это правильно, хорошие биографии работают вот так. Но есть здесь и нечто куда более существенное, а именно – выяснение параметров той гениальности, ставшей общим и затертым местом в разговорах о да Винчи. Айзексон берется ее препарировать: какая комбинация дисциплины, творчества и любознательности порождает такой тип художника-исследователя? Где, на каких пересечениях общественных энергий и внутреннего беспокойства возникает гений из плоти и крови, что, с одной стороны, обусловлено логикой культуры и истории, всей предыдущей общественной динамикой, а с другой, всегда является единичным несистемным элементом? У Айзексона – до чертиков убедительный и развернутый ответ.

Тем, кто не довольствуется перечнем великих свершений, стремясь понять, как именно это стало возможным.

Научпоп

Ганс Рослинг, Фактология (Наш Формат, 2019, перевела Ирина Емельянова)

Научно-популярная книга не о генетике или космосе, а – о статистике. Когда жизнь – хотя бы в плане безопасности – стремительно меняется к лучшему, а мозг эволюционирует «пол пирожка в час», в голове искрит, и мы оцениваем (хотя это некорректное слово, как показывает книга шведского ученого) все куда хуже, чем оно есть на самом деле; накручиваем и драматизируем, несмотря на объективную реальность. Ошибочно видим уровень образования и смертности, защиты природы, электрификации, степень собственной безопасности. Потому что «инстинкт негатива», «инстинкт обобщения», «инстинкт страха» …
Заправский триллер об особенностях когнитивных функций, медленной эволюции и улучшенном мире: Рослинг пишет вроде сдержанно, но за этим всем – небывалая исследовательская страсть и глубина. Не верите – посмотрите его выступления на TEDx. Впрочем, книга, все равно, лучше.

Тем, кому сильно нужно снизить уровень внутренней тревожности и «всепропальства»; удивительно терапевтическая вещь.

История

Сергей Плохий, Ялта. Цена мира (КСД, 2019, перевела Надежда Коваль)

Самый авторитетный и самый популярный украинский историк на Западе – днепровец Сергей Плохий. Гарвардский профессор, чья основная компетенция это раннемодерное время, прежде всего – история казачества. Хотя – вполне в духе западных исследователей, которые любят писать для «нулевого» читателя, –

Плохий уже выдал английском книги о Чернобыле и Грушевском, Бандере и конце Советского Союза, синтетическую историю Украины (за нее получил Шевченковскую премию) и историю русского национализма. Словом, Плохий – историк-просветитель, который умеет писать и компоновать материал принципиально живо и у которого, кроме названных, есть книга о Ялтинской конференции 45-го года.

Черчилль и Рузвельт как «аргонавты», чуть ли не поминутные протоколы встреч и неизвестные воспоминания, тогдашние шансы Украины на суверенитет и судьба Польши, Дрезден и тяжелые компромиссы, логические результаты и неожиданные последствия переговоров: Плохий уделяет внимание буквально всему, сильно заостряя и совершенно не боясь идти против устоявшихся трактовок.

Ялта – это рождение нового мирового порядка, который появился на территории будущего украинского Крыма, а закачался после его недавней аннексии Россией. Плохий держит в голове эту общую рамку – и тем понятнее и стереоскопичнее он. Особенно, если читать «Цену мира» на украинском «здесь и сейчас».

Тем, кто в ситуации засилье фб-экспертов таки предпочитает профессиональных историков, которые иногда – как тут – оказываются еще и виртуозными рассказчиками.

Фантастика


Ярослав Ґжендович, Хозяин ледяного сада. Ночной путник (Рідна мова, 2019, перевела Ирина Шевченко)

Новая польская фантастика – явление невероятной силы, оно может добывать килотонны читательского восторга. Есть там свои родовые признаки (тесное сосуществование научной фантастики и фэнтези) и свои очаги, один из которых – как раз Гжендович со своей эпохальной тетралогией, первая часть которой уже переведена – слава всем скандинавским богам, им здесь активно подмигивают, – на украинском.

Будущее, на далекой планете, где когда-то была обнаружена похожая на человеческую – с поправкой на то вроде земного раннесредневекового устройства – цивилизация, исчезает экспедиция. И герой, сильный, ироничный и проблемный, летит на Мидгард разбираться. Летит, чтобы оказаться в мире, рожденном в равной степени Стругацкими (тема прогрессоров), Кингом (путешествие к «сердцу тьмы») и, кажется, классикой хоррор-литературы, которую так любит этот талантливый поляк. История о внутренней черноте (которой с каждым романом становиться все больше – так же, как и внешней), природе власти и чем-то таком, как рисунок судьбы, часто может напоминать следы от побоища на искристом снегу.

Тем, кто продолжает считать фантастику исключительно жанровой вещью, неспособной пробиться в первый ряд. Но и тем, кто уже уверовал. Будущее – за Ґжендовичем и подобными ему.

Триллер

Сара Уотерс, Бархатные пальчики (Vivat, 2019, перевела Дарья Березина)

Абсолютное большинство сегодняшних поствикторианських романов рождается в тени Диккенса; там они часто и умирают, а не дорастая до чего полноценного и отдельного. Другое дело – Сара Уотерс, замечательная беллетристка, периодически – и чем дальше, тем чаще – перепрыгивает на территорию «настоящей» литературы. Ей удается взять сюжетострой от автора «Крошки Доррит» и атмосферу от Стивенсона, обвенчать готику, психологизм и стилистическую убедительность. И щедро добавить туда живой лесбийской эротики. В конце получается не мелодрама, а вполне себе триллер о встрече с настоящей собой и попытке хоть как-то исправить антропологическую «ошибку природы».

Вор Риверс хочет завладеть богатствами одной женщины, использовав другую и столкнув их лбами, а Уотерс в данный момент пользуется всем комплексом тогдашних литературных мотивов, и это работает: здесь и большое наследство, и двойственность, и сумасшедший, и перепутанные дети. Узнаваемо – и оттого еще симпатичнее.

Тем, кто давно читал английскую классику, возвращаться туда не хочет, но по атмосфере тоскует.

Украинская проза

Василий Махно, Вечный календарь (КХ, 2019)


Кажется, что в непопулярности романа Махно среди «профессиональной» публики и его возможном успехе в более широкой аудитории – те же причины. Более-менее традиционная – то есть консервативная, все повторяется-под-вечным-небом и-все со-всем-связано – историософия; количество, заслоняет собой качество; влияние «старшего брата» (здесь – «старшей сестры», в лице прошлогодней нобелиаткы Ольги Токарчук и ее «Книг Иакова») стилистическая усредненность. Но если это и мешает «Вечному календарю» стать реальным романом-событием, то романом, провоцирующим читательские симпатии, он вполне может быть. Десятка два героев, среди которых – великий визирь и птицелов; хронологическая протяженность в триста пятьдесят лет, от путешествия еврейского лжемессии Саббатая Цви в Стамбул в заснеженного сегодняшнего Нью-Йорка. А еще панорамность и «малые родины» Восточной Галиции, широкая география и сюжетная упругость: как войны, так и выселения, как масштабные трагедии, так и семейные драмы.

Большое полотно, к которому есть немалое количество вопросов, но и читается оно с хорошим интересом. Потому что «когда трудно, не бывает скучно», это правда.

Тем, кому не хватает украинских семейных саг и просто хорошей околоисторической – с заходом в день сегодняшний – беллетристики. Словом, кому мало нормальной прозы.